Дочь своего бывшего заведующего отделением он встретил на ужине. Лурье идти туда наотрез отказался, так что Орлову пришлось довольствоваться компанией Павла Бурчевского. Академик вообще продолжал вести себя странно. К примеру, обедать накануне они отправились чуть ли не в полдень, и сидели в ресторане в полном одиночестве, после чего Лурье вернулся в каюту и не выходил из нее до самого вечера.

Орлову это, конечно, было только на руку, потому что они с научным руководителем прошли значительную часть диссертации, гораздо больше, чем Иван запланировал. Но его все равно не покидала мысль, что Леонид Петрович словно прячется, и его нежелание покидать каюту связано в первую очередь с неготовностью столкнуться с кем-то за ее пределами. Интересно, и кого он мог тут увидеть? Бывшего пациента? Родственника погибшего больного, которому не смог помочь? Научного оппонента? Врага? Все эти предположения выглядели дико.

Отказавшись от ужина, Лурье отправил Орлова в ресторан одного, велев к нему не возвращаться, а провести вечер в другой приятной компании. Никакой компании у Орлова не было, да и не нужна она ему, поэтому, быстро поев, он вышел на палубу и облокотился на перила, лениво наблюдая за проплывающими вдалеке берегами. Коломну они прошли, так что Москва-река уже впала левым притоком в Оку, которая в этих местах стала достаточно широкой.

Левый берег ее был щедро изрезан оврагами. Глядя на эту картину, Орлов, вообще-то не страдающий особо развитым воображением, вдруг представил себе человека, все тело которого испещрено шрамами от полученных ран. Лежит себе такой гигантский исполин, припав жадным ртом к речной воде. Пьет, не может напиться, мучимый неутолимой жаждой, возникшей в результате многократных испытаний.

– Какая тишина. И благодать, – услышал он женский голос и вздрогнул от неожиданности. Рядом стояла Таисия Ермолаева. – Такое чувство, что в мире не бывает боли. И несправедливости. И жестокости. Только небо, нежно целующее реку на горизонте. И покой. Иван, вам так не кажется?

Орлов, только что представлявший себе берег в виде раненого человека, изрезанного жизнью, как осколками, никакого умиротворения не ощущал. Только какую-то смутную тревогу, разливающуюся в груди под тонким кашемировым свитером.

– Вы завтра на экскурсию поедете? Или на теплоходе останетесь?

Орлову не нужна была никакая экскурсия, в этот круиз он отправился совсем с другой целью. Но, может быть, Лурье захочет посмотреть на усадьбу Есенина? В конце концов, у старика отпуск. Эгоистично лишать его развлечений.

– Я спрошу у Леонида Петровича. Если он захочет, то я его сопровожу. А если нет, останемся на теплоходе работать.

– Работать?

Во взгляде Таисии читалось непонимание. Конечно, не операции же они собрались делать на теплоходе «Звездная страна».

– Над диссертацией. У меня защита докторской через месяц.

– А я только что защитила кандидатскую, – с какой-то детской гордостью доложила Ермолаева. – Так что вы в этот круиз отправились перед защитой, а я – после.

Он помолчал, не зная, что на это отвечать.

– А мы поедем. На экскурсию, – продолжила она.

– Мы?

– Я и мои попутчицы. Мы сидим за одним столиком. Вы их, наверное, видели. Анна Михайловна и Лиза.

– Вы с ними давно знакомы? – Он и сам не знал, зачем ему эта информация. Из вежливости, наверное.

– Нет, что вы. Они из Новосибирска. Вернее, Анна Михайловна родилась в Касимове. То есть родилась она в лагере, где ее мать сидела, а потом из детского дома ее привезли в Касимов. А потом она переехала к своей матери в Москву, а оттуда как-то попала в Новосибирск. Правда, я так и не поняла, каким образом. Ей почему-то не нравится об этом говорить.

Орлов откровенно заскучал. Все это были лишние и совершенно ненужные ему подробности.

– А мне интересно посмотреть на музей Есенина. Его моя мама очень любит. Есенина, а не музей. Вы помните мою маму, Иван?

Он сказал, что, разумеется, помнит. И вкуснее приготовленного ею ирландского рагу ничего в жизни не ел.

– Да. Это мамино фирменное блюдо, – просияла Таисия, словно воспоминания Орлова о ирландском рагу ей жизненно важны. – А я лирику Есенина не очень понимаю, какая-то она для меня слишком простая, что ли. Но на усадьбу Кашиной посмотреть хочу. Мне любопытно.

Вот тут-то Орлов и ляпнул, что понятия не имеет, кто такая Кашина. Таисия Ермолаева уставилась на него так, словно он признался в чем-то совершенно неприличном.

– Ну, как же. «Анна Снегина»…

Орлов покачал головой и развел руками.

– «Иду я разросшимся садом, лицо задевает сирень», – продекламировала Таисия. – Иван Александрович, вы что? Это же очень известная поэма. А прообразом ее героини как раз и была Лидия Кашина, последняя константиновская помещица. Есенин с ней познакомился незадолго до революции. Она унаследовала этот дом после смерти отца и устроила в нем литературно-музыкальный салон. Собственно говоря, потому Есенин там и оказался. Когда дом реквизировали, а Кашину вынудили уехать, говорят, именно Есенин его спас от разграбления. Там детский дом разместили, а потом, много позже, музей сделали. Впрочем, чего я болтаю, вам это совсем неинтересно.

Орлов хотел открыть рот и признаться, что да, совсем неинтересно, а вместо этого вдруг произнес всплывшие невесть откуда в голове строчки, которые не вспоминал с того момента, как окончил одиннадцатый класс:

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: «Нет!»

Ермолаева просияла, словно он с риском для жизни продемонстрировал какой-то сложный трюк.

– Вот видите! Все-таки помните. В общем, мы решили, что пойдем на эту экскурсию, а потом поедем в Рязань на автобусе. Тут всего сорок минут езды, зато обзорно город посмотрим, а потом в Кремле побываем. Поедемте, Иван Александрович. Интересно же. Там Салтыков-Щедрин жил. А еще памятник Евпатию Коловрату у них есть.

– А грибы с глазами? – Орлов почему-то улыбался, хотя в их разговоре вовсе не было ничего смешного.

– Что?

Теперь Таисия смотрела на него непонимающе.

– В Рязани грибы с глазами. Их едят, а они глядят, – сообщил Орлов. – И там стоит памятник, который считается символом Рязани. Вы что, не знаете? Эх, вы, путешественница.

У нее мгновенно стало несчастное лицо, и Орлову расхотелось дразниться.

– В общем, я спрошу у Леонида Петровича, – пообещал он и распрощался, пожелав Ермолаевой спокойной ночи.

Лурье от экскурсии отказался наотрез.

– Иван Александрович, нам с вами работать нужно, а не прохлаждаться, – отрезал он. – Вы что, такой фанат Есенина?

– Вовсе нет.

– Тогда остаемся на теплоходе. Если всем этим праздным людям