Примерно через полчаса ему позвонила секретарь Самохвалова и сообщила, что Евгений Юрьевич освободился. Чевелихин проводил Водянову до приемной, но сам не пошел, сказав, что если он понадобится, Евгений Юрьевич его вызовет. Народу в приемной было человек пять: мужчины с портфелями на коленях и одна немолодая женщина; ждали, вздыхали, молча, не переговариваясь смотрели включенный без звука телевизор. По словам Водяновой, когда она входила в кабинет, ее всю трясло от страха и волнения.

С Самохваловым она уже встречалась три года назад на новогоднем приеме у Полномочного Представителя, куда летала вместе с мужем по пригласительным билетам, полученным от Миши. Тогда она с ним не общалась, но внешне запомнила. За протекшее время он изменился; поправился и как-то постарел. Возможно, ей так показалось, отчасти потому что у Полномочного Представителя он был в мундире и регалиях, а сейчас — в костюме, с орденской планкой и нагрудным значком.

Прием был коротким — 15 минут. Самохвалов слушал ее рассеянно и выглядел озабоченным, так что у нее создалось впечатление, что из ее слов он ничего не запомнил. Глядя на его выбритое лицо в красных прожилках, она подумала, что он, может быть, выпивает. В конце разговора он вызвал Чевелихина и велел ему найти материалы дела. Прощаясь с Водяновой, он подарил ей одну из своих книжек про прокуроров, которые занимали целых две полки в шкафу за его спиной. Он хотел было ее подписать, но потом раздумал, видно, спохватился, что с учетом обвинений, выдвинутых против ее мужа, этого делать не следует.

Чевелихин вновь отвел ее в свой кабинет, расспросил о деталях, все записал и обещал перезвонить, как только получит от шефа какую-нибудь информацию. Водянова, перепугавшись, что дело затянется, принялась объяснять, что вопрос чрезвычайно срочный, суд уже на носу, — в следующий вторник; нельзя терять ни минуты. Но Чевелихин с вежливой улыбкой возразил, что решение зависит не от него. Водянова стала упрашивать ускорить процедуру и даже упомянула про вознаграждение, но он, с укором приложив палец к губам и показав глазами на потолок, как делают, когда намекают на подслушивающее устройство, заявил, что это лишнее, он и так сделает все, что в его силах.

Он спросил, в каком отеле она остановилась, порекомендовал ей небольшую гостиницу на берегу Оки, где обычно проживали ВИП-персоны, прилетая в Нижний, и вызвал служебную машину, которая и отвезла ее до отеля. Никаких цифр ей не озвучивали, ничего не обещали.

Обо всем этом Водянова доложила мужу в среду вечером, гордая тем, что самостоятельно справилась со столь ответственным поручением. В заключение она спросила, возвращаться ли ей домой или оставаться в Нижнем, ожидая известий от Чевелихина. Возможно, в другое время Водянов ее и похвалил бы, на что она, несомненно, рассчитывала, но сейчас, раздраженный неопределенностью и подхлестываемый нетерпением, он сорвался на крик:

— Само собой, там оставайся! На хер ты здесь нужна?!

И бросил трубку.

***

Когда Водянов свистящим от волнения шепотом передал Аркаше разговор с женой, тот удовлетворенно крякнул:

— Гляди-кась, не подкачали жулики! Обещали свести и свели.

— Как думаешь, получится? — нервно спросил Водянов.

Этот мучивший его вопрос он задавал уже тысячу раз. Аркаша озабоченно потер пухлые щеки.

— Хрен его знает! — проворчал он. — Времени-то — с гулькин х. й! Четверг, пятница, — выходные выпадают — да понедельник. Считай, три дня! И вот еще: сколько он зарядит? А то так заломит, что на хер ничего не надо!

Слушая Водянова, Норов испытывал смешанные чувства. Сомнения в том, что все это является Аркашиной аферой, его не покидали, но он не понимал, каким образом Аркаша все это сумел провернуть из тюрьмы, да еще в столь короткий срок? К тому же Водянова лично знала Самохвалова, и была уверена, что разговаривала именно с ним. Да и многочисленные детали, начиная от пропуска в кремль, заканчивая подаренной книгой, звучали совершенно правдоподобно.

Норов исподтишка поглядывал на Аркашу, стараясь по его реакции что-то понять. И вдруг Аркаша, перехватив его взгляд, спросил:

— А ты че думаешь, Павлик?

Вопрос был отнюдь не таким невинным, как казался, — в духе Аркаши. От Моряка и знакомых бригадиров, успевших побывать за решеткой, Норов кое-что знал об уголовных нравах. Вмешиваться в чужие аферы и заступаться за лоха категорически запрещалось, к тому же Водянов не внушал ему ни малейшей симпатии. Однако лить воду на Аркашину мельницу он тоже не собирался.

— Не знаю, — сдержанно отозвался он.

— Да ты просто скажи свое мнение, — не отставал Аркаша. — Мы ж тут все вместе кумекаем, чисто Петюне помочь хотим.

— У меня пока нет мнения. Не сложилось.

— Развод подозреваешь? — проницательно протянул Аркаша. — Вот и я че-то такое чую. Нельзя мусорам доверять! У мусора чести нету.

В Аркашиных устах подобное утверждение звучало забавно.

— Да какой развод! — горячо вмешался Водянов. — Он же еще ничего не обещал! Не станет такой человек в наглую обманывать! Вы еще скажите, генпрокурор в кидняках участвует.

— Конечно участвует! — с усмешкой подтвердил Аркаша. — А иначе, с чего мы тут все ни за что паримся? Верно, Лешенька?

— А че сразу я? — вскинулся Зайчик, всегда ожидавший от Аркаши подвоха. — Я вообще не при делах!

— Во-во! — весело подхватил Аркаша. — И я о том же!

— Да не кидняк это! — сердился Водянов. — Он еще даже документов не смотрел! Сам не знает, впряжется или нет!

— А ты какой кидняк имеешь в виду? — спохватился Зайчик. — Что Самохвалов бабки возьмет и ничего не сделает? Ну, да, это может быть. Тут риск: или — или. Петр сам должен решать.

— Короче, ждем до завтра, — подытожил Аркаша. — Завтра все ясно будет.

Для Водянова это означало еще одну бессонную ночь.

***

Поднявшись по склону до самого верха, где начиналось шоссе, Норов позвонил дьякону.

— Еще раз добрый день, Пьер, это Норов. Извините за беспокойство…

— Никакого беспокойства, Поль. Рад вас слышать. Как дела? Я хотел сказать, как дела у Анны?

Видимо, ему было неловко за проявленное утром малодушие и хотелось как-то реабилитироваться.

— Еще не знаю ничего определенного. Собственно, поэтому я вам и звоню. Не могли бы