тебе кто? Брат, сват? Он вон не больно разлетелся тебя вызволять! Ты в камере, на нарах паришься, а он вчера на дне строителя вовсю веселился. Ольга его — вся нарядная, плясала до 12 ночи! Он с губернатором обнимался, песню там спел под гитару. Коронную свою: «Возьмемся за руки, друзья». Ты о себе думай, не о нем. Ну, и обо мне, все же я тебе друг. Ты войди в мое положение…
— А какое у тебя положение? — спросил Норов. — Залетел от областного?
Прокурор переменился в лице.
— Не наглей! — проговорил он, недобро щурясь. — Шути, да знай меру. А то я ведь тоже пошутить могу.
— Да ты уже пошутил, — усмехнулся Норов. — «Червонец», говоришь? Давай, лепи.
Прокурор вновь сменил тон.
— Пал Саныч! — с укором произнес он. — Ну что ты артачишься? На хрен тебе это геройство! Хуже ведь только себе делаешь!
— Характер скверный, — кивнул Норов. — Все хотят мне как лучше, один я — как хуже.
Прокурор сделал вид, что расстроился.
— Ты все же подумай, Пал Саныч, — произнес он с нажимом. — Не руби сплеча. А то сейчас нарисуешься, а после десять лет жалеть будешь.
И глаза его нехорошо блеснули.
***
Поднявшись до середины горы, Норов позвонил Кате.
— Паш, прости, у меня скоро обход, я долго говорить не смогу, — предупредила Катя.
— Я быстро. Нужна твоя консультация. Ты помнишь Аню, мою помощницу?
— Ну конечно! Она нам с мамой была как родственница. Так заботилась о нас! Мама, кажется, и сейчас с ней иногда встречается.
— Правда? Не знал.
— Ну, они обе скрытные. Так что с ней?
— Она на днях прилетела ко мне в гости.
— Одна или с сыном? — перебила Катя. — У нее ведь мальчик, ты, конечно, в курсе? Между нами, мама почему-то считает, что это — твой сын! Такая забавная! Только ты ей меня не выдавай, ладно? Она просила тебе не говорить.
— И заболела ковидом, — поспешно договорил Норов, пропуская слова Кати по поводу сына.
— Да ты что?! Прямо у тебя, во Франции?!
— Причем, она заразилась, а я — нет.
— Ну надо же! А ты сдавал тест?
— Мы оба сдавали.
— Даже не знаю, что сказать! Я слышала про такие случаи, но это по разряду исключений. Может быть, ты его раньше перенес, в легкой форме? Такое тоже бывает. Ты когда в последний раз болел?
— Неважно. Я — о другом. У нее рак мозга.
— Господи! Она ведь так молода! Сколько же ей лет?
— Сорок.
— Бедная девочка! Вот беда! Какая стадия?
— Не знаю. Я в этом совершенно не разбираюсь, а она не сказала.
— На ранних стадиях он иногда лечится, ну, во всяком случае, шансов больше. Она где наблюдается, у нас, в России? Ты хочешь, чтобы я помогла организовать лечение?
— Я хотел узнать, насколько опасен ковид при раке мозга?
Катя задумалась.
— Понимаешь, Паша, про этот вирус очень мало что известно, — осторожно заговорила она. — Мы его сейчас практически вслепую лечим. Ей может понадобиться ИВЛ. Там у вас есть, конечно?
— Что такое ИВЛ?
— Аппараты искусственной вентиляции легких, я тебе про них уже говорила, ты, должно быть, просто не обратил внимания. Они на последней стадии применяются, когда очаг поражения превышает 70 процентов и состояние становится критическим. Ну, у вас в Европе, может быть, больных и раньше на искусственную вентиляцию кладут, но у нас тут так. Аппаратов-то в России очень мало, откуда их брать — непонятно. Она где сейчас, в госпитале? Надо узнать, как у них с этими приборами, а то, я читала, что во Франции с ними тоже проблема.
— Хорошо, узнаю.
— Ты мне потом позвони, расскажи, как у нее дела. Я буду за нее волноваться. Хорошая девушка, очень тебе преданная. У меня о ней — самые теплые воспоминания.
***
Воры все-таки прорезались. За свое посредничество, со слов Аркаши, они хотели двадцать пять тысяч долларов. Водянов было заколебался, но, бросив взгляд на Аркашу, пересилил себя и велел жене передать деньги Аркашиному посланцу. Норов был уверен, что на этом история и закончится,
С Самохваловым он несколько раз встречался, бывая по делам в Нижнем Новгороде, и у него сложилось впечатление о нем как о человеке тщеславном и не очень умном. Самохвалов был высоким, красивым черноволосым мужчиной, немного за 50. За своею внешностью он очень следил, что было заметно и по манере одеваться, и по тщательно уложенным волосам, и по дорогому парфюму. До того как сделаться заместителем прокурора он возглавлял пресс-службу Генпрокуратуры и в перерывах между скучными релизами писал еще более скучные книжки о российских и советских прокурорах. Какое-то полугосударственное издательство их публиковало, но спросом они не пользовались, и их приходилось распространять среди сотрудников прокуратуры. У Норова тоже где-то валялась книжка Самохвалова с автографом: «Павлу Александровичу Норову на добрую память», — что-то в этом роде.
Парадную биографию генерального прокурора, человека угрюмого, неприятного, малообразованного, к тому же редкого хапуги, Самохвалов изложил в отдельной толстой книге под названием «На службе России». Он выпустил ее на дорогой бумаге со множеством фотографий. Генеральному книжка очень понравилась, и Самохвалов получил назначение на высокую должность, которая, помимо звания государственного советника первого ранга, приравнивавшегося к армейскому званию генерал-полковника, давала ему право на многочисленные привилегии и надбавки.
Правда, настоящим влиянием в Генпрокуратуре Самохвалов не пользовался; областные прокуроры предпочитали решать свои дела напрямую с московскими заместителями, минуя Самохвалова как ненужное звено.
Принимая все это во внимание, Норов ни секунды не верил, что Самохвалов, даже если на него действительно имелся выход, возьмется разваливать столь громкое дело, находившееся к тому же в заключительной фазе. Однако во вторник уже после отбоя от воров пришло сообщение, что Самохвалов согласился принять жену Водянова в среду в 12.00.
***
Самолеты из Саратова в Нижний отправлялись трижды в неделю, Водянова вылетела в среду рано утром и, взяв в аэропорту такси, поехала прямо в кремль, где располагался офис Самохвалова, в первом административном корпусе, как и офис Полномочного Представителя Президента по Приволжскому округу. Хотя подгоняемый Водяновой водитель и торопился, она все равно немного опоздала.
Посредник, которому Водянова передавала деньги для воров, сказал ей, чтобы она по прибытии позвонила помощнику Самохвалова Чевелихину, который ей все объяснит. Так она и поступила. Чевелихин встретил ее у проходной. Это был худощавый мужчина лет сорока, в поношенном костюме, с редкими соломенными волосами, большими залысинами и тревожными глазами. Для помощника он был, пожалуй, староват, обычно на такие должности берут помоложе.
Пропуск на Водянову уже был выписан.