— Петюня! — позвал он Водянова, пересаживаясь с нар за стол и радостно поблескивая светлыми хитрыми глазами.

Тот поднял на него безнадежное лицо.

— Канай сюда, базар есть!

Тот нехотя подчинился.

— Ты за Самохвалова слышал? — спросил Аркаша, понижая голос.

— Который зам генпрокурора по Приволжскому округу? — вяло отозвался Водянов. — Слышал, конечно.

Заключенные, как правило, знали заочно по фамилиям всех начальников, и в областной прокуратуре, и в генеральной.

— Имел с ним дело?

— Видел один раз, года два назад, но не разговаривал. А че? Мой адвокат ему жалобы писал, он не ответил.

— Пусть дальше пишет, — усмехнулся Аркаша. — А то, говорят, в генпрокуратуре жопу подтирать нечем. Короче, люди выход на него нашли!

— Выход на Самохвалова?! — недоверчиво переспросил Водянов.

— Да тише, не ори, дубаки услышат.

— Че, прям, реальный?

— Люди серьезные, свистеть не будут. Воры.

— Разве воры с прокуратурой имеют дело?

— А с кем же они имеют дело? Система-то одна: с одной стороны — воры, с другой — прокуроры. Рука руку моет.

Аркаша говорил напористо и авторитетно, но природная подозрительность не покидала Водянова.

— А ты сам этим каналом тоже воспользуешься?

— Прикалываешься? — фыркнул Аркаша. — Там ценник — как телефонный номер, от семи цифр и выше! Я лучше здесь все решу, по-простому, по-тихому. У меня все дело — на три копейки, а туда чемоданами витамин Д возить надо!

«Витамином Д» Аркаша называл деньги.

— Тут, правда, загвоздка одна есть, — спохватился Аркаша. — Я как-то сразу не допер, мне только что стрельнуло…

— Какая загвоздка? — забеспокоился Водянов.

— Да ты ж у нас, Петюня, — коммерс, считай, барыга. Я за тебя впрягаться не могу. Одно дело — за блатного рамс кидать; другое — за барыгу.

— Постой, погоди! — Водянов начал волноваться. — Но ты же можешь что-нибудь придумать? Я заплачу сколько надо…

— Кому? Ворам? Им от твоей пятнашки или там двадцатки ни жарко, ни холодно! Не те это бабки, чтоб воры на них повелись…

— Я и тебе заплачу!

— Мне ничего не надо! — отмахнулся Аркаша. — Я чисто из отношений в эту херню встреваю. Мне ведь за такое могут и предъяву кинуть. Там народ ушлый, спуску не даст. Да уж ладно, где наша не пропадала! Как-нибудь отболтаюсь. Если у тебя все срастется, подгонишь мне в оконцовке пару блоков сигарет.

— Да я не пару блоков! — задохнулся от радости Водянов. — Если срастется, я… сколько скажешь!

— Пару блоков! — благодушно подтвердил Аркаша. — И харэ. Больше — даже не думай!

***

Две недели после ареста к Норову не пускали адвоката и не вызывали на допросы, — про него будто забыли. По телевизору гоняли официальные новости, так что представление о том, что происходило в мире и России, у него имелось. Но вот что творилось за стенами тюрьмы, а главное — как развивается его дело, Норов не знал. Не получая известий, он чувствовал себя как в темном мешке.

— Мусора тебя прессуют, — со знанием дела пояснял Аркаша. — Хотят, чтоб ты думал, что все тебя бросили. Ломают, волки.

Норов и сам это понимал. Он верил, что друзья на воле что-то предпринимают для его освобождения, но страх оказаться на зоне все равно временами накатывал. Он гнал его от себя, боролся с ним, но он возвращался, предательски подкрадывался по ночам. И тогда Норов, слушая храп Зайчика, повторял про себя короткую, простую молитву, которая любил больше других: «Не попусти на меня, Владыко Господи, искушение или скорбь или болезнь свыше силы моей, но избави от них или даруй мне крепость перенести их с благодарением».

***

На переговоры с ворами ушло два дня. Все это время Водянов жил как в лихорадке. Его суд был назначен на вторник, оставалось уже меньше недели. Его жена, которой он, вопреки запрету Аркаши, разболтал про Самохвалова, тоже вся извелась. Несколько раз Водянов, не выдерживая, просил Аркашу перезвонить и узнать, есть ли что от воров.

— Потерпи! — урезонивал ему Аркаша. — Люди работают.

— Времени нет! — терзался Водянов.

— Если Самохвалов возьмется, то все успеем!

— А если не возьмется? — с дрожью в голосе спрашивал Водянов.

— Труба тебе! — коротко отвечал Аркаша.

Водянов деревенел.

***

Норова дернули во вторник вечером. Длинными продолами, в наручниках, его вывели на пропускной пункт, где уже ждал конвой с машиной; погрузили в будку и долго, тряско везли через весь город к зданию городской прокуратуры. Рабочий день в прокуратуре уже закончился, в здании было пусто, навстречу им в коридоре попался лишь один сотрудник.

Следователь сидел за столом своего кабинета и стучал двумя пальцами по клавиатуре компьютера. Когда конвойный и Норов вошли, он поднял голову и сухо поздоровался. Норов ответил, тоже коротко. Следователь велел ему сесть, конвойный снял с него наручники и удалился.

Следователь не начинал допрос, чего-то ждал. Норов смотрел на его прыщавую молодую вытянутую физиономию и гадал про себя, есть ли у него жена и дети, и берет ли он взятки. Впрочем, последний вопрос был излишним; взятки в России не берут лишь там, где их не дают.

Минут пятнадцать протекло в молчании, следователь продолжал стучать, как дятел, не обращая внимания на Норова или делая вид, что не обращает. Норов без особых оснований заключил, что у следователя есть один ребенок — сын, лет шести, а жену его зовут Юля — этого имени Норов не любил — и что Юля пилит прыщавого мужа за то, что тот мало зарабатывает. Вдруг дверь открылась, и в кабинет вошел невысокий, краснолицый толстый мужчина, лет 45, с крепкой круглой лысеющей головой и хитрым татарским прищуром.

Это был прокурор города, приятель Норова, почти что друг. Они не раз вместе ездили на охоту, парились в бане с девочками, крепко выпивали на праздниках и юбилеях, одним и тем же рейсом летали в Москву и там, случалось, тоже отдыхали в банях с девочками. Когда дело против «Наружной рекламы» еще только начиналось, Норов ездил к нему, и тот заверил, что все будет в порядке, Норов может не беспокоиться. Это было всего лишь два-три месяца назад, не больше.

Прокурор был не лишен грубоватого чувства юмора, любил скабрезные анекдоты и мастерски их рассказывал. Как ни странно, прокурор чем-то отдаленно напоминал Норову Аркашу. Следователь при его появлении тут же поднялся.

— Здорово, Пал Саныч, — приветствовал Норова прокурор, не обращая на следователя внимания. — Тоже здесь? А я вот мимо проходил, дай, думаю, загляну…

Он широко ухмыльнулся собственной шутке.

— А я было подумал, тебя тоже закрыли, — отозвался Норов.

Прокурор улыбаясь перекрестился, мол, Бог миловал;