Благодаря Мише, он получал большие заказы от области на поставку лекарств и медицинского оборудования в больницы и медучреждения. Оборудование он закупал в Китае самое дешевое; лекарства — просроченные, а иногда и вовсе сомнительные, по поддельным сертификатам; больницам загонял свой товар втридорога. Об этом знали многие, но Миша его прикрывал, поскольку получал половину со всех его операций.

В обществе он всегда появлялся с женой, красивой, вульгарной, пышногрудой блондинкой, моложе его лет на 10, в коротких тесных платьях, подчеркивающих ее толстые бедра и складки на животе и по бокам. Она любила танцевать и, когда смеялась, повизгивала. Водянов неизменно отплясывал вместе с ней, самонадеянно и неумело: выворачивая ноги и выделывая нелепые коленца.

Как друг Миши, Водянов обычно демонстрировал Норову враждебность. Его жена не считала себя связанной подобными кастовыми предрассудками и кокетничала со всеми подряд. Однажды на губернаторском балу, перепив шампанского, она стала строить Норову глазки. Норов из чистого озорства увлек ее в укромный угол, всю измял под платьем; расстегнул бюстгальтер, стащил нижнее белье, но дальше не пошел, напугав ее тем, что кто-то приближается. Потом она смотрела на него томно, со значением.

Когда на Водянова насела прокуратура, весь город был уверен, что Миша его отмажет. Но Миша не отмазал, и Водянова, к всеобщему удивлению, арестовали. В первые дни после его ареста о нем много писали в прессе, рассказывая о сотнях миллионов рублей, которых лишился бюджет в результате Водяновских махинаций, и о вреде здоровью пациентов, причиненном его просроченными лекарствами. Вероятно, эти материалы сливала прокуратура, дабы отбить охоту у Миши и других потенциальных заступников вмешиваться.

В СИЗО Водянов сидел уже десять месяцев; следствие по его делу было закончено; он вместе с адвокатом знакомился с материалами и готовился к суду. Ему инкриминировали целый букет зловещих статей, каждая из которых тянула от пяти до пятнадцати. Тюрьма его перемолола, Норов, не видевший его почти год, с трудом его узнал.

Вместо хамоватого самоуверенного парня перед ним предстал ссутулившийся напуганный человек с бегающим взглядом, нездорового цвета лицом и провисшими щеками, заросшими густой черной щетиной. На нем был спортивный костюм с отвисшими на коленках штанами и несвежая светлая футболка в жирных пятнах, обтягивавшая большой вялый живот. От него пахло потом и страхом, и весь он производил впечатление человека опустившегося. До того как попасть «на курорт», как называл Аркаша маленькую камеру, Водянов, вероятно, по злому умыслу следователей, провел несколько месяцев в общей хате; ему там пришлось несладко, и назад он не хотел. Спал он плохо; во сне бормотал и вскрикивал, иногда будя сокамерников.

***

Леха Зайцев, по прозвищу Зайчик, был огромным накачанным парнем, под сто девяносто ростом, больше центнера весом; с туповатым лицом и остекленелым взглядом прозрачных глаз. Свой трудовой путь Леха начал в девяностые, «торпедой» в бригаде: «кошмарил» коммерсов, мотался по «стрелкам», но к разбору рамсов его, конечно, не допускали, брали «до кучи». Когда менты начали сами крышевать предпринимателей, вытесняя бандитов, Леха вместе с товарищами переключился на незаконные нефтяные врезки.

Повязали его во время очередного перегона, вместе с двумя водилами. Аркаша считал, что их кто-то «вкозлил», и менты их пасли. Водилы многого рассказать не могли, их в детали не посвящали; а вот Леха был полностью в курсе всей цепочки. Следователи на него давили, обещали скостить срок, если Зайчик расколется и сдаст подельников; в противном случае пугали десятью годами строгого режима.

«Заторчать на червонец» Зайчика «не вставляло», — на воле у него осталась жена и маленький сын. Но и сдавать своих он опасался, понимая, что подобный поступок может иметь самые серьезные последствия. Не зная, какой путь выбрать, Зайчик второй месяц со времени ареста пребывал в тягостных сомнениях. Он спрашивал Аркашу, как поступить, тот отвечал, что мусорам верить нельзя; мусор тебе что хошь пообещает, только подпиши. А после суд впаяет по полной, и с кого ты потом спрашивать будешь?

Водянов спорить с Аркашей побаивался, но порой, слушая излияния Зайчика, не выдерживал и принимался сбивчиво доказывать, что заботиться следует только о собственной шкуре, а все эти кореша — сегодня есть, а завтра — нет. Вот где сейчас Миша? Хрен знает! Может, на островах с телками отдыхает, а Водянов из-за него на нарах парится! А ведь обещал прикрыть! Если есть гарантии, что дадут условно, надо всех сливать, не думая. В конце концов, из Саратова можно будет вообще свалить, свет клином на нем не сошелся, на хер он сперся, дырка в жопе.

Зоны Водянов боялся как огня; при одном упоминании о ней его белые полные руки с обгрызенными ногтями начинали мелко подрагивать. Аркаша, безжалостно играя на этом страхе, регулярно Водянова доил.

— Эх, не надо бы тебе на зону, Петюня, — сочувственно обращался он к Водянову. Не катишь ты по масти.

Водянов сразу менялся в лице.

— Можно подумать, я туда рвусь! — ворчливо отзывался он.

— Тебя ж за версту видать, что ты фраер, — продолжал Аркаша. — На раз тебя разведут. Начнутся все эти прописки, вопросы всякие хитровые — ные. Ну, вот, например, кидают тебе под ноги полотенце, что ты делаешь?

Водянов испуганно смотрел на него.

— Да я же объяснял тебе!

— Объяснял, — волнуясь, подтверждал Водянов. — А! Я вытираю об него ноги!

— Правильно! Это по-блатному, — хвалил Аркаша. — А если к тебе кто-то подходит и запчасть сует?

Водянов вновь терял уверенность.

— Руку?… Ну, я ее жму,… — нерешительно произносил он, не сводя с Аркаши вопросительных глаз.

— Жмешь! — фыркал Аркаша. — А если это гребень? Зафоршмаченный? Ты ему руку пожал — считай, сам зашкварился. Ну как же так, Петюня! Учишь тебя учишь! Что ж ты какой тугой? Как же ты с такой кукухой дела мутил?! Ты ж даже вроде записывал!

— Записывал, — безнадежно соглашался Водянов и тянулся к потрепанному еженедельнику. — Вот тут, только найти надо.

— Да ты эту херню уже без всяких шпаргалок знать должен! Вот спрашивают тебя, к примеру: «Х-й сосал, селедкой пахло?». Что отвечаешь?

— Я не сосал.

— Да это ж ясно, что ты не сосал, но тебя ж спрашивают, чтоб подловить! Ты должен сказать: «Спроси у вафлера»!

— Да так только в пресс-хатах разводят, — вмешивался Зайчик, который и сам побаивался зоны, зная, что там к доморощенным бандитам относятся скептически. — Или на ссученных зонах…

— Ну, тебе виднее, — насмешливо отзывался Аркаша. — Ты ж у нас блатной!

— Я не блатной, просто мне пацаны говорили, — сразу отступал Зайчик.

— Это какие пацаны? Какие