Масейкин, молодой худощавый мордвин с неприятным, изрытым оспинами желтым лицом, синими, узко посаженными глазами и редкими черными волосами, зачем-то намазанными гелем и оттого казавшимися еще более редкими, полулежал в кресле, водрузив ноги в черных лаковых туфлях с тонкой подошвой на большой стол. Он листал какой-то проспект и рассеянно слушал утренний доклад своего помощника, почтительно расположившегося напротив с бумагами.

При виде Норова помощник сразу замолчал. Лицо Масейкина выразило удивление без приветливости, но ноги со стола он все-таки убрал.

— Привет, — ухмыльнулся он Норову, не вставая. — Тебя какими судьбами в наши края занесло?

— Дай нам пару минут, — сказал Норов помощнику, не отвечая на приветствие.

Помощник вопросительно посмотрел на шефа. Тот скорчил гримасу, но кивнул. Помощник вышел; Норов не спеша оглядел Масейкина с головы до ног. Костюм на Масейкине был дорогим, хорошо сшитым, зато галстук был нелеп: ярко желтый, широкий, к тому же завязан был чересчур коротко.

— Че ты так смотришь? — спросил Масейкин, скорее нетерпеливо, чем озабоченно.

— Галстук интересный, — проговорил Норов.

Масейкин скосил глаза на галстук и потрогал узел.

— В Москве брал, — самодовольно пояснил он. — Двести долларов. Я галстуки всегда только в Москве покупаю.

— А я думал, ты их за своим боссом донашиваешь, — усмехнулся Норов.

— Че? — не понял Масейкин, меняясь в лице.

Норов обогнул стол и подошел к нему вплотную.

— Сколько ты взял за ремонт Заводского шоссе? — спросил он, глядя на Масейкина сверху вниз. — А за Пионерскую?

— В смысле? — сразу ощетинился зам. — Твое какое дело?!

Норов ударил его в щербатое лицо с правой. Голова Масейкина впечаталась в спинку кресла. На губах сразу проступила кровь. Он вскочил и отпрыгнул назад, держась за разбитую скулу.

— Ты че, рехнулся, нах?! — заорал он. — Ты че, бля, творишь?!..

Норов не дал ему закончить. Схватив в охапку, он поволок его к большому панорамному окну. Масейкин вырывался, он был тяжелее, но Норов пересилил. Он дотащил его до окна и прямо через стекло вытолкнул наружу.

Раздался звон двойного стекла, Масейкин в облаке осколков вывалился вниз. Он упал на четвереньки, прямо на тротуар, густо покрытый грязной снежной слизью, не удержался на руках и ударился лицом в слякоть. Шедшие по тротуару люди сначала испуганно шарахнулись в сторону, затем кинулись его поднимать. Подоспела и охрана от входа.

Масейкин изрезался осколками, перемазался с ног до головы. Одна штанина порвалась, открывая разбитую окровавленную коленку.

— Псих! — кричал он снизу Норову, прижимая поврежденную руку, испачканную кровью и грязью, к голубой рубашке. — Мудак долбанутый! Знаешь, что с тобой сделают?! Я тебя посажу!

Норов подошел к разбитому окну и выглянул вниз.

— Галстук поправь, — проговорил он мрачно.

***

— Ой, это ты! — радостно вскрикнула Анна. — А я как раз думала о тебе!

Известие о том, что у Анны рак, ошеломило Норова. Выскочив из дома, он не мог думать ни о чем другом; он боялся, что ее уже нет, что он ее больше не увидит. Сейчас, услышав ее голос, он испытал такое облегчение и счастье, что растерялся.

— Я просто хотел узнать, как у тебя дела,… -пробормотал он, задыхаясь от волнения и быстрой ходьбы. — Вот, позвонил… Не разбудил?

— Ну что ты! Нет, конечно! Как хорошо, что ты позвонил!

— Как ты?!

— Все в порядке, любимый, честное слово! А ты?

Радуясь оттого, что слышат друг друга, они забыли, что со времени их последнего разговора не прошло и часа, что этот вопрос он уже задавал, и она отвечала, и что вряд ли за такое короткое время в их состоянии могли произойти серьезные перемены.

— Со мной-то что случится?! Как твое самочувствие?

— Мне гораздо лучше! — заверила она со свойственной ей убежденностью. — Я намерена выздороветь в ближайшее время. Послезавтра! Ты только, пожалуйста, не волнуйся.

— Ты серьезно думаешь, что я могу о тебе не волноваться?

— Честно говоря, я ужасно счастлива, что ты за меня волнуешься! — призналась она. — Бессовестно с моей стороны, да? Я — страшная эгоистка, знаю. Но ты все-таки не переживай, хорошо? Ну, попробуй!

— Даже не буду пробовать… — Он пошел медленнее, переводя дыхание.

— У нас тут собирается дождь, — сообщил он, посмотрев на небо. — А у вас? Видно что-нибудь в окошко?

— Здесь тоже все темно и беспросветно. Но не из-за дождя, а потому что без тебя!

— Может быть, просто в палате окна зашторены?

— Да нет же! В нашей палате вообще нет окон. Хочу к тебе! — голос ее на мгновенье дрогнул. — А еще знаешь что? Я вот тут думала обо всем, — она запнулась. — Ты извини, если я слишком забегаю вперед. Просто я не очень хорошо соображаю. Я совсем не собираюсь на тебя давить. Нет-нет, ни в коем случае! Ты совершенно свободный человек…

— Говори же, Господи!

— Да, говорю, извини, не сердись. Просто после твоего звонка я разговаривала с Левушкой, он спрашивал, когда я вернусь… Ну, в общем, если я выздоровею, и мы действительно… Ну, то есть, если ты не передумаешь, и мы на самом деле когда-нибудь будем жить все вместе… Как ты полагаешь, мы должны будем ему сказать?… Я имею в виду, про тебя?

— Скажем. Только не сразу, потом. Ты сначала подготовишь его. Он все-таки еще ребенок.

— Да, так правильно! — с облегчением проговорила она. — Мне очень хочется ему сказать, но я боюсь его ранить.

— Мы будем бережны.

— Спасибо.

Она помолчала.

— Ты случайно не знаешь, как там Миша?… Я не решаюсь ему звонить… Мне очень стыдно перед ним… Ужасно!

— С ним все в порядке. Он сейчас у нас.

— Он злится на меня, да? Я так виновата перед ним, так виновата!.. И перед тобой, и перед Левушкой, перед всеми! Я хотела как лучше, а только все напортила и запутала!

Она заплакала.

— Не начинай опять, зачем?

— Ты скажи ему, что мне стыдно. Нет, ничего не говори, я сама скажу… или лучше напишу. Написать легче. Я не хочу, чтобы ему было больно, только не знаю, что сделать, чтобы ему стало легче. Я никому не хочу причинять боль. А вот всем причиняю! Такая дура!

— Я приеду к тебе сегодня! — вдруг сказал Норов.

— Тебя не пустят! Тут такие предосторожности! Блок запирается, входят только врачи и санитары, у них специальные пропуска.

— Я что-нибудь придумаю.

— Не надо, любимый! Вызовут полицию, поднимется скандал.

— Я деликатно. Я умею, ты же знаешь.

— Знаю, — ему послышалось, что она улыбнулась сквозь слезы.

***

Слухи о драке