Отец Родиона, бедный столяр, сыном мало занимался, зато дядя Митя весь ушел в воспитание племянника. Он определил его в гимназию на казенный кошт. С детства обучал он мальчика анатомии по большим раскрашенным атласам, в которых человек представлен всячески — вскрытым, искореженным и выпотрошенным.

А мальчик почитывал Клаузевица и Суворова и изучал маршруты наполеоновских походов. Ему и внешне хотелось походить на Бонапарта. Увы, зеркало показывало грубовато-скуластое лицо, широкий вздернутый нос, торчащие во все стороны волосы и грустные карие глаза.

Он редко улыбался, еще реже смеялся. Он никогда не верховодил среди своих драчливых сверстников, но всегда ходил в синяках, потому что заступался за слабых и обиженных и утверждал справедливость.

Он был очень впечатлителен: посмотрев фильм «Спартак, вождь гладиаторов», он две недели ходил сам не свой, переживая трагическую эпопею благородного фракийца, опередившего свое варварское время, как ветер опережает волну, заряжая ее энергией и стремительностью.

Готовясь к ремеслу солдата, Родион подвергал себя всяческим лишениям: спал на голых досках, проделывал многоверстные переходы в пургу и слякоть, а в воображаемых походах, случалось, морил себя по-настоящему голодом.

Учился Родион посредственно. Случалось, заданный ему на уроке вопрос заставал его в такой дали от предмета занятий, что на какой-то миг он переставал отличать окружающих его людей от героев своих необузданных фантазий. Однажды, приняв преподавателя за смиренного парламентера, он воскликнул среди хохота всего класса: «Не унижайте своего достоинства, вам сохранят жизнь и оружие». По счастью, такие случаи бывали с ним редко, он быстро возвращался к действительности, смущенный заблуждениями своего воображения. Товарищи над ним потрунивали, но в обиду не давали.

Обычно в субботу в сумеречном актовом зале, пахнущем масляной краской, происходили многочисленные поединки на рапирах, на которые для безопасности были насажены круглые болвашки. Таким способом дуэлянты сводили счеты за накопившиеся обиды и разрешали затянувшиеся споры.

Богатое воображение и тонкая впечатлительность — чудесные свойства, когда они в меру, но курьезны, трагичны и даже опасны, когда они сверх меры.

Как-то раз у противника Родиона отскочила во время дуэли болвашка на рапире. Прежде, нежели секунданты успели вмешаться, наш безрассудный герой, возомнив себя чуть ли не на Аркольском мосту, ринулся в бой и упал, обливаясь кровью. Хорошо еще, что его не проткнули насквозь.

После этого случая гимназическое начальство запретило безобидные поединки, которые до тех пор поощрялись, как некое дополнительное упражнение к урокам фехтования. Аникееву же, пролежавшему с месяц в постели, было предложено сдавать экстерном.

— Ну что мне с тобой делать, а? — с сожалением сказал дядя Митя. — Вызывал меня директор. «Чрезмерная, говорит, у вашего племянника живость воображения. Витает в эмпиреях. Неясно, говорит, что из него выйдет». — Против обыкновения, дядя Митя был трезв, а стало быть, рассудителен и говорил с тревогой и смятением в голосе. — И в кого ты такой, а? Каким ветром яблоко от яблони откатило. Отец твой Андрей Иваныч большого таланту человек, а робкий. Двоим нам учиться не по средствам было. Меня послал на медные гроши, а сам остался в темноте и ничтожестве. Обманулся брат. Не взлетел я. Думал, выйдет из меня орел, а вышел петух. Вину свою сознаю, а исправить бессилен. Должен ты это понять, а? — И помолчав: — По какой тебя стезе пустить? Что толку, ежели против воли. Идти надо туда, куда душа влечет. У каждого свой компас жизни. Полководец! Уж и не знаю, смеяться или плакать…

И вот Родион засел у себя на чердаке, который приспособил на летние месяцы для жилья рядом со своими голубями. Здесь он командовал войсками, миловал побежденных, жаловал победителей и сны его были наполнены подвигами.

Пребывая среди своих фантазий, Родион видел, правда, на свой лад и то, что делалось в жизни.

Он видел вокруг себя много нужды, несправедливости и горя. Люди в будни беспросветно трудились, а в праздники пили и дико буянили от неустроенности и скуки жизни. И тогда Родион стал мечтать о такой стране, где люди жили бы в согласии, любви и мире, никого не угнетая и никого не боясь.

В этой чудесной стране добра и справедливости было совсем не так, как в жизни, а так, как хотелось того юному мечтателю: там было электричество, а не семилинейные керосиновые лампы; там был водопровод, а не одна колонка на весь околодок; и дома там были светлые, просторные, и улицы обсажены тополями и липами, а не редким, чахлым кустарником. Там совсем не было кабаков и монополек, зато были школы, больницы, библиотеки. Что касается церкви, то Родион ее не тронул из уважения к матери. Да и сам он еще не был окончательно уверен в своем атеизме.

Свою воображаемую страну он заселил сперва героями сказок, которые рассказывать мать была великой мастерицей, потом героями книг. А читал Родион беспрестанно, все, что попало, без разбору; он поглощал книги, как Гаргантюа пищу; карманы его всегда были оттопырены от книг.

Мало-помалу он начал заселять свою страну живыми людьми, отбирая их среди тех, кого встречал на своем пути. Он всегда прикидывал — достоин ли этот человек такой чести. Одни, как бескорыстный дядя Митя, например, заслуживали быть жителями этой страны; другим, как парикмахеру Никанору Чахлину, тирану и насильнику Анны, дорога туда была заказана.

Прощание с голубями

Первый блеск зари, окрасив косые бревенчатые стены чердака, пробудил Родиона от грез и дум. Он увидел возле себя проснувшихся голубей. Одни важно прохаживались парами, золотистые в пыльных лучах раннего солнца, другие сидели на краю слухового окна, отливая багрецом, и тихо разговаривали. А крупный белый Яшка, вожак стаи, прыгнул к Родиону на плечо и потерся мягким, теплым, белоснежным хохолком об его щеку.

Родион бережно взял его в руки и, глядя в туманные птичьи глаза, сказал:

— Думал, уходить на войну буду с песней… Должно быть, всякая перемена в жизни, даже самая заманчивая, рождает печаль.

В ответ Яшка нежно заворковал, как бы успокаивая хозяина.

Тут снизу Родиона позвал рябой Васька, рабочий паренек, лучший голубятник в околодке:

— Эй, Родион! Дутыши