Племянник повиновался, взволнованный.

Дядя Митя стоял, широко расставив ноги в синих, с малиновым кантом военных штанах, которые были заправлены в белые шерстяные носки (он страдал жестоким ревматизмом). Грубая холщовая рубаха раскрылась на потной груди его.

Опираясь на палку одной рукой, словно на посох, а другую простерши над головой племянника, отставной военный фельдшер, величественный и смешной и в то же время свирепый со своими мохнатыми, растрепанными бровями, проговорил печально:

— Мечтал я, думал, доктором будешь, а? Сам-то я не сподобился. Прахом мечты пошли. Не ропщу. Знать, другая тебе стезя назначена. Ходите, сказано, проторенными тропами, и вы не заблудитесь. Но те, кто первым проложил тропу, те сродни спасителю. Ну с богом, с богом, говорю. Благословляю тебя, Родион Андреич, и днесь, и присно, и вовеки, на ратный подвиг, на воинскую доблесть благословляю, для родины нашей святой и всего православного непобедимого воинства. Аминь! Суворов, читал я, в одной рубахе бегал по лагерю, кукарекал всем на потеху… рыжий был, курносый, маленький, лопоухий, ни дать ни взять такой и ты, только чернявый. Может, и впрямь определено тебе прославить род Аникеевых. Необыкновенный человек не сразу родится, а постепенно становится. Дерзай! Дерзай, говорю тебе, сражайся и побеждай! И бог да почиет на твоем оружии.

Дядя Митя хотел перекреститься, но пошатнулся, ухватил обеими руками палку, не устоял на ногах и свалился вместе с ней. Минуту спустя он уже храпел. И от мощного храпа его, казалось, быстрей и гуще стали падать яблоки.

Прощание с Анной

Приняв столь серьезное решение и получив благословение сумасбродного дяди Мити, юный Родион Аникеев стал прощаться с мирной жизнью.

В просветах ветвей догорала поздняя июльская заря, догорали облака с очертаниями дворцов и замков и тут же разваливались, слегка дымя и покрываясь сизым пеплом. А у подножия деревьев уже совсем стемнело и начиналась ночь.

Родион обошел сад. Яблони кряхтели и стонали под тяжестью своей зрелой ноши. Не здесь ли, в этом саду, будущий полководец познал сладость головокружительных побед и горечь жесточайших поражений? Он дважды совершил переход через Альпы, сперва с Ганнибалом, потом с Суворовым. Он был в африканском походе Наполеона и с неописуемым чувством горести напал на своего вчерашнего кумира, когда тот перешел Неман и вторгся в Россию. Подобно Сципиону Африканскому, он любил обдумывать свои походы, бросая в воду камешки и следя за тем, как расходятся круги на воде, таящие неисчерпаемую энергию.

Застенчивый, малоразговорчивый, даже робкий с людьми, Родион разговаривал с облаками, травами, речной волной. Для него все имело живую душу и живой голос: поющий жаворонок в синей высоте и квакающая лягушка в затянутой туманом низине; по-разному звенели для него два одинаковых стакана, по-разному гудели в мороз телеграфные столбы.

Дойдя до изгороди, он остановился и, скрытый во тьме сухой, душной июльской ночи, стал смотреть в открытое освещенное окно соседнего дома на молодую женщину, сидевшую с шитьем в руках. Это была Аннушка, жена парикмахера Никанора Чахлина.

Не смея поднять на нее глаза днем, Родион любовался ею по ночам из глубины сада. Ее огненные волосы, казалось ему, освещают комнату, и свет от них падает из окна далеко в темноту сада. Родион, боясь быть обнаруженным, отодвинулся поглубже во тьму и спрятался за дерево.

Сколько подвигов совершил он, стоя вот здесь под ее окнами, сколько раз спасал ее от гнета старого, постылого мужа и, уведя на край света, открывался ей в любви.

— Анна! Моя Анна! Я люблю вас. Для меня вы королева среди королев, богиня среди богинь. Увы, я должен таиться и молчать. Кто я? Никто. Мое счастье — точно пугливый болотный огонек: чем настойчивей я гоняюсь за ним, тем резвей он убегает от меня. Но близок час моей славы, и тогда я приду за тобой.

— Сердце мое, — отвечала Анна, склоняя голову к нему на грудь. — Меня насильно отдали замуж за этого злого старика, и молодость моя сиротская купается в слезах.

Анна неподвижно сидела у окна. Родиону казалось, что перед ним прекрасный портрет его рыжеволосой красавицы в золотой раме освещенного окна. Он смотрел на нее печальными и нежными глазами. Он так много хотел ей сказать на прощание. Кто знает, что ждет его: лишения, тревоги, опасности, удача или смерть?.. У него больно сжалось сердце.

Вдруг окно погасло, и в темноте прозвучал тенорок парикмахера Никанора Чахлина:

— Спать пора, Нюрка! За целый день не присел, ноги очумели. Все новобранцы, и всех наголо стриги. Не то что инструмент, рука затупела. Мешка четыре, считай, волос вымел. А завтра день еще тяжельше будет.

— Ну и ложись и дрыхни, кто тебе мешает, — отвечала жена грубым и резким голосом, так что Родион даже зажмурился.

— Не могу при свете спать. Не знаешь, что ли?..

— А мне кофточку надо сшить к утру. Деньги ты мне дашь, усатый таракан? День-деньской спину гну, скоро горбатой сделаюсь. Много мне от тебя прибытку? Напьешься, как две свиньи, да еще норовишь стибрить что плохо положено.

— Цыц, рыжая сука! — прикрикнул парикмахер. — Смотри, язык распустила. Я тя приструню.

— Молчал бы, пропойная твоя душа! Эх! Всю жизнь сидела б в темноте, лишь бы не видеть рожи твоей постылой. Давай свет обратно. Слышишь, что тебе говорят?

Наступила тишина, потом одновременно зажегся свет и раздался звук пощечины. Свет тотчас вновь погас. Слышно было, как в темноте, сопя и повизгивая, дерутся супруги.

Чтобы не быть свидетелем их ссоры, Родион поспешил уйти. Но, уходя, бросил в окно горсть песку. Возня прекратилась, в окошко высунулся обеспокоенный брадобрей:

— Кто тут? Кто?

Но Родион уже был в другом конце сада, и перед глазами его вновь возникла Анна, его очаровательная красавица, и он услышал ее кроткий голос:

— Прощай, мой желанный! Возвращайся с победой. Я не устану тебя ждать.

Кое-что из биографии юного героя

Ночь Родион провел на своем чердаке. Отсюда хорошо был виден город, раскинувшийся за мостом густой сетью огней.

Родион любил свой Варяжск, живописный, хлебосольный, богомольный, который можно найти на любой карте среднерусской полосы, правда под разными названиями. Родион любил легшую на пригорке рабочую слободу Пососуха, названную так по имени фабриканта Пососухина, владетельного князя всего добра и всех душ в округе, за исключением разве души Родиона.

Родион любил и милую варяжскую реку. Некогда она была судоходной, а нынче обмелела до того,