В огромных покоях расставили длинные столы и маленькие столики, и во дворе замка тоже. Арагонский принц прибыл со своим альфакимом, доном Иосифом ибн Эзрой, которого вместе с «куманьком», Иегудой ибн Эзрой, усадили за стол во дворе. Место было не самое почетное, но при таких пышных празднествах разместить гостей за столом по чинам – непростая задача.

Город Бургос славился своей неласковой погодой – даже сейчас, в июне, во дворе замка было неуютно и холодно, жаровни с углем давали мало тепла, и в течение всего пира еврейские вельможи думали о том, что сидеть внутри замка удобнее и приятнее. Но они даже друг перед другом делали вид, будто нисколько не обижены, и оживленно беседовали о тех отрадных возможностях, какие открываются благодаря примирению Кастилии с Арагоном: обмениваться товарами станет проще и хозяйство тоже пойдет на подъем.

Беседуя с доном Иосифом, Иегуда поглядывал на дочь, сидевшую напротив. Девушка-умница, наверное, заметила, что молодой арагонец, которого посадили за стол рядом с ней, явно происходит из второсортного дворянства, но, похоже, ей с ним не скучно. Алазар тоже весело болтал, сидя за отдельным столом вместе с другими подростками.

Покончив с трапезой, все собрались в большом внутреннем покое замка. Вдоль стен были сооружены возвышения. На них, за невысокими балюстрадами, сидели дамы, а кавалеры беседовали с ними, стоя внизу. Донью Ракель усадили во второй ряд – иногда ее трудно было рассмотреть за дамами, сидевшими впереди. Дон Гарсеран обратил на нее внимание короля. Другие молодые придворные уже рассказывали дону Альфонсо, что дочь еврея – весьма примечательная, живая и умная девушка, и королю стало любопытно на нее поглядеть. Дон Гарсеран указал ему на донью Ракель, когда они стояли довольно далеко от девушки, но зоркому оку короля достаточно было беглого взгляда, чтобы в точности различить ее черты. Шапочка с низко опущенными полями обрамляла худенькое матово-смуглое лицо, казавшееся совсем детским; глубокий вырез лифа, опушенного мехом, оттенял девичью грудь и нежную шею.

– Что ж, – сказал Альфонсо, – очень недурна.

Донья Леонор была хорошей хозяйкой, она давно заметила, что дону Иегуде не оказывают того почтения, какое приличествует королевскому эскривано. Через пажа она попросила его подойти ближе и, как водится, учтиво поинтересовалась, нравится ли ему празднество и всем ли он доволен. Затем она пожелала, чтобы эскривано представил ей своих детей.

Донья Ракель с нескрываемым любопытством смотрела прямо в лицо королеве, и донью Леонор слегка рассердило, что еврейка нимало не смутилась перед своей королевой. Пожалуй, и кружева на ее корсаже чересчур изысканны, и платье из зеленого дамаста чересчур дорого для молоденькой девушки. Но донья Леонор была хозяйкой замка, она соблюдала все правила учтивости, а потому обошлась с девушкой приветливо, больше того, она намекнула дону Альфонсо, что неплохо бы ему самому сказать несколько добрых слов детям министра.

Юный Алазар покраснел до корней волос, когда король обратился к нему. В доне Альфонсо он видел зерцало рыцарских добродетелей. С почтительной наивностью мальчик поинтересовался, намерен ли дон Альфонсо участвовать в ристалищах, а заодно поведал, что сам он, Алазар, обязательно примет участие в соревновании арбалетчиков.

– Мой арбалет изготовил собственноручно Ибн Ихад, знаменитый севильский оружейник, – гордо заявил он. – Вот увидишь, государь, трудновато придется твоим рыцарям.

Дон Альфонсо усмехнулся про себя и подумал, что этот мальчик – достойный сын честолюбивого эскривано.

Менее гладко прошла беседа с доньей Ракелью. Сначала они обменялись несколькими ничего не значащими фразами по-латыни. Девушка смотрела на короля своими большими голубовато-серыми глазами, которые, казалось, спокойно изучали его. Это полное отсутствие смущения не понравилось дону Альфонсо, как и донье Леонор. Он попытался найти подходящий предмет для беседы:

– Ты понимаешь, что поют мои хуглары?

Однако его музыканты, хуглары[57], пели по-кастильски. Донья Ракель дала честный и точный ответ:

– Многое я могу разобрать. Но не все в их низменной латыни мне ясно.

«Низменная латынь» – обычно так и называли народный язык, и чужеземка, по-видимому, не хотела сказать чего-то обидного. Но Альфонсо, не терпевший, когда с презрением отзывались о его родном языке, счел нужным одернуть ее:

– Здесь этот язык зовется кастильским. На нем говорят почти все мои подданные, сотни тысяч честных людей. – Но едва он вымолвил эти слова, как они показались ему излишне строгими, педантичными. И дон Альфонсо переменил тему: – Кстати, страна Кастилия ведет свое имя от этого замка. Отсюда, из этого кастильо, граф Фернан Гонсалес отправился завоевывать свои владения. Тебе понравился замок?

Пока донья Ракель подыскивала слова для ответа, дон Альфонсо прибавил по-арабски:

– Замок очень старый, он полон воспоминаний.

Донья Ракель, привыкшая прямо высказывать то, что думает, ответила:

– Тогда мне понятно, отчего этот замок тебе так нравится, государь.

Дон Альфонсо был недоволен ее замечанием. Выходит, она считает, что прославленный бургосский замок может нравиться только тому, кто связан с сим местом узами воспоминаний? Он уже собирался ответить какой-нибудь колкостью. А впрочем, ладно, все-таки донья Ракель его гостья и обучать дочь еврея хорошим манерам не входит в обязанности короля. И дон Альфонсо заговорил о другом.

Не вмешайся в дело дон Манрике, еврейскому мальчику дону Алазару вряд ли позволили бы состязаться в стрельбе из арбалета, пусть он и был сыном эскривано. И все-таки его допустили, и он взял второй приз. Чистосердечие мальчика, его бурная радость, когда он взял приз, его огорчение оттого, что приз только второй, а не первый, да вдобавок его наивная гордость за свой арбалет (в Бургосе таких поди поищи!) – все это невольно расположило к нему сердца зрителей.

Король поздравил его. Алазар стоял перед ним счастливый, радостно взволнованный, и все же было видно: его одолевают какие-то сомнения. И вдруг он решился – протянул королю свой арбалет и сказал:

– Вот мой арбалет, государь. Если тебе любо, прими его в дар.

Альфонсо был глубоко изумлен. А мальчик-то, похоже, не в отца. Такой не прельстится деньгами и имуществом. В нем чувствуется одна из главных рыцарских добродетелей – щедрость.

– Ты и впрямь молодец, дон Алазар, – похвалил он.

Мальчик продолжал доверительным тоном:

– Признаюсь тебе, государь, одержать победу в состязании мне не было сложно. В стрельбе из арбалета я упражняюсь с пятилетнего возраста. У мусульман плохого стрелка никто не примет в рыцарский орден.

– Они и в самом деле этого требуют? – спросил дон Альфонсо.