class="p1">Ни слова не добилась в ответ на свои вопросы Нина Ивановна, никакой откровенности, никаких излияний. Парень выплакался где-то возле ее рук, возле ее большого, теплого тела, еле уместившегося рядом с ним на парте, затем он ушел, надвинув шапку почти до ушей. Шапку, вопреки правилам, он хранил не в гардеробе, а в парте, Нина Ивановна чуть не сделала ему замечания, но вовремя спохватилась.
Мальчик ушел, а учительница всё думала об этом взрыве большого детского горя. Чем он вызван? Неужели ее напоминанием, что у него сегодня день рождения? Неужто дома об этом не помнят? Не похоже, чтобы дома его ждал праздник. С таким лицом, с таким горем не идут на праздник! О эти родители, которые делят детей на любимых и нелюбимых!
Геннадий не мог плакать без причины.
Нина Ивановна вспомнила его изящную мать и ее рассказ о музыке и напильнике — восторженный о музыке и пренебрежительный о напильнике. Нина Ивановна и сама очень любила музыку, но она всегда радовалась, когда ученики ловко справлялись с рабочим инструментом. Разве одно другому помеха? Ну, предположим, мать Геннадия ничего не понимает. А отец? Неужели он смотрит на всё глазами жены? Мальчик, видите ли, не отвечает их эстетическим вкусам. Он не любит музыки. У него на руках мозоли, заусеницы. И в кого только он уродился такой?
Что ж, пойти и выразить всё свое негодование, возмущение этим неразумным родителям?
Нина Ивановна придумала другое.
Через несколько дней в школе подводили итоги конкурса на лучшее учебное пособие, изготовленное руками учащихся. На собрание учащихся пятых, шестых и седьмых классов пригласили родителей. В актовом зале на специальных стендах и столах были установлены изделия учеников, разные самоделки, выполненные ими из дерева и металла в школьных мастерских. Здесь были модели самолетов, пароходов, действующая модель самоходного экскаватора — плод коллективного труда членов технического кружка. Но больше всего было самодельных пособий.
Всё шло точно по расписанию. Сперва осмотр выставки и пояснения учеников, затем концерт художественной самодеятельности. Дети пели, читали стихи, играли на вполне сносном школьном рояле. Выступала и Лариса Вечер.
В самом конце открылось торжественное заседание. За столом президиума сидели учителя, члены родительского комитета. Директор школы в короткой вступительной речи, предшествовавшей раздаче премий, объявил, что лучшее учебное пособие, сделанное учеником Геннадием Вечером, удостоено первой премии. Тут же директор охарактеризовал шестиклассника Геннадия Вечера, назвал его украшением и гордостью школы, пожелал ему развивать свои способности в области математики и техники, поблагодарил родителей мальчика за то, что они воспитали такого хорошего сына.
— Посмотрите, — сказал директор, — как все эти самоделки, приборы красиво выглядят, как они блестят. А ведь сделаны из бросового, ржавого железа. Сколько во всё это вложено труда, умения, любви, я бы сказал — настоящего искусства!.. —
Школьники, учителя, родители бурно аплодировали, когда Геннадию вручали премию — набор столярных и слесарных инструментов. Он, взволнованный, глазами отыскал отца и мать и увидел, что они ему улыбаются.
— У мальчугана сегодня неплохой день, — сказала Нина Ивановна директору школы.
— Предположим, — осторожно ответил директор. — Но что бы вы сделали, если бы ваш Геннадий Вечер не увлекался техникой или ему не присудили бы премию? Могли ведь и не присудить?
— Могли, — покорно, хотя и не без лукавства согласилась Нина Ивановна. — Но ведь присудили. Посмотрите лучше, как они все вместе выходят из зала, эти Вечеры! Кажется, мать несет полученную Геннадием премию, эти самые, как их, напильники…
* * *
Это рассказ о случае, казалось бы, не столь уж значительном. Эти случаи не так уж часты, но и не очень редки в школе, где учится тысяча детей.
Бывает ведь так, что в одной семье дети живут в совершенно разных условиях. Одним всё прощают, на других по любому поводу сердятся. Одних любят, других — нет.
Есть родители, которые сердятся на ребенка за то, что он родился не таким красивым, как им бы хотелось, сердятся даже тогда, когда он им кажется не таким талантливым, каким си должен был бы быть у таких отца с матерью. Как одиноко, неуютно ребенку в такой семье, особенно если он видит другое отношение к своему брату, сестре. Так нетрудно вызвать озлобленность, грубое сопротивление, — тогда нелюбимый ребенок начинает делать всё назло.
И как хорошо, если школе удается прийти на помощь неразумным родителям, не понимающим огромного значения их любви для каждого ребенка!
МАМА, ДОЧКА И БОЖЕНЬКА…
Мать-сектантка, усердно посещающая моления, полуграмотная женщина, отнюдь не склонна насильно вовлекать свою дочь в секту. Но не хочет, чтобы дочь училась. Нет, дочь, по глубокому убеждению матери, не должна быть умнее других… Станет ученой — уйдет от матери, перестанет уважать, возгордится. Нет и нет, спасутся только простые люди, смиренные.
Когда дочь, ученица седьмого класса, готовит уроки, мать гасит в комнате свет:
— Я работаю, а дома хочу отдохнуть… Не могу при свете отдыхать, глаза болят…
Дочь не спорит, уходит готовить уроки в ванную.
Мать за ней:
— Я плачу за свет. Гаси. Сил нету…
Так каждый вечер, когда мать и дочь вместе, начинается упорная борьба матери с дочерью. Иногда пропадают учебники. Нет, мать их не выбрасывает, нельзя, — за них деньги платили. Мать их где-нибудь прячет. Дочь ищет и находит. На школьные тетради мать, будто нечаянно, ставит грязные кастрюли. Ну нечаян-»но и нечаянно, что скажешь?
Во всё это трудно поверить, но это так.
И что удивительно — дочь хорошо учится. Упорно. Стиснув зубы. Не спорит, но и не уступает. Нельзя готовить уроки в ванной комнате, уходит на кухню. Нельзя на кухне, уходит к подруге. Но учится. А девочке только четырнадцать лет.
Такой характер.
Так она отстаивает себя.
И всё в ней — характер, упорство, мягкая, но непреклонная манера отстаивать свое — представляется нам великой тайной. Откуда это?
Но, может быть, здесь нет тайны. Следует только вглядеться, вдуматься, постараться понять.
Девочке-семикласснице очень дорога школа, дорог пионерский отряд, в котором всё совсем по-иному, чем дома. И эта школа, пионерский отряд — ее вера, ее настоящий дом, ее выход в другую жизнь из затхлого мира евангельских цитат и благочестивых причитаний. Это — ее бунт против скорбно поджатых губ, разговоров о боженьке, не мешающих матери зло ткнуть кастрюлю на школьную тетрадь дочери. Чем сильнее повседневная, мелочная настойчивость почти что безумной матери, тем упорнее порыв девочки к чему-то другому, свободному, светлому…
Но посмотрите в ее глаза, — в них нет радости.
Мать-сектантка в