Обратная дорога показалась длиннее. Или просто удлинилось само время?

Я всё думала о том, что, может, это и неплохая идея – отправить Даньку куда подальше? Во всяком случае, на первое время. Впереди у него последний выпускной класс. Нам с Егором ещё лечиться и лечиться, с кем он будет? Один в этой квартире? С бабушкой?

Остаток дня был забит до предела – мы с Галиной Ильиничной занимались подготовкой к похоронам, Данила безостановочно крушил виртуальных монстров, и я его не дёргала.

На следующий день в зале крематория нас стояло совсем немного – я с сыном, Димина мать, двое школьных приятелей, один институтский, Светкин муж – Костик. Сама она не пришла, ссылаясь на плохое самочувствие. И ещё один странный мужик, который появился в зале прощания и представился «коллегой Дмитрия». (Я вспомнила, что мне говорила Света.) Он, очень высокий, статный, весь в черном, лет пятидесяти, был предупредительно-вежлив, отвёл в сторонку и вручил мне увесистый конверт:

– Вот, поддержка для вас и его сыновей. Дмитрий оказал неоценимую услугу руководителю лично, и… – он легонько сжал моё плечо, называя меня по имени-отчеству, – держитесь, Марина Владимировна, это нужно просто пережить. И не стесняйтесь просить о помощи. – Он достал визитку, на которой был только номер телефона и имя «Геннадий», снова весомо посмотрел, кивнул и отошёл в дальний угол, ни с кем не общаясь. А потом ушёл сразу после церемонии, просто кивнув на прощанье.

Какой же был невыносимо долгий и тяжёлый этот день. Я напоила Галину Ильиничну валерьянкой, корвалолом и уложила спать. А мы с Даней, обессиленные, сидели на кухне. Он почти в углу возле окна, я – напротив. Сложно ему, длиннющему, помещаться на крохотной хрущёвской кухоньке. Я заметила, что никто из нас не садится на «Димино» место – возле стенки.

Нам я тоже накапала валерьянки и налила пино.

– Давай, запей.

– В-вином? – Он удивлённо на меня посмотрел.

– Ну, если хочешь, возьми себе молока, – я подняла бокал, гладя в окно, – за тебя, Дим.

И выпила не отрываясь.

Данила не повёлся на «молоко» и последовал моему примеру.

– Так вот, – я повернулась к нему, – через день или два я улечу обратно в Израиль.

Он нахмурился и скрестил руки на груди.

– Погоди, – я приподняла его за подбородок, – ты же не знаешь, что я хочу сказать. Я подумала над твоим предложением и решила, что оно отличное!

– Да?! – Он удивлённо поднял брови.

– Угу, – я налила нам ещё по бокалу, – будешь?

Данька кивнул, и я продолжила:

– Только есть пара условий. – Я выпила ещё бокал, так же, как предыдущий – неотрывно. – Первое – ты пойдёшь к психологу.

– Н-ну м-м-мам… – разочарованно протянул он.

– Не мамкай, – отрезала я, – хочешь быть взрослым, веди себя как взрослый. У тебя проблема, её надо решать. И условия не обсуждаются. Хочешь – бери, не хочешь – оставайся дома, но торга не будет.

Даня вздохнул:

– Л-ладно. А вт-т-торое?

– И третье. – Я налила себе ещё вина.

– Мам, м-м-мам… – он посмотрел на бутылку, пытаясь жестом остановить меня, – ты этт-то…

– Ладно тебе, – я не чувствовала опьянения, – я же не алкаш, сегодня можно. Итак, второе: ты учишься хорошо. Поясняю: хорошо – это значит четвёрки и пятёрки. Тройки – это не хорошо, понял?

– П-понял.

– И третье: я пока не знаю, что за город это будет, наверное, Москва. У твоего отца на работе есть коллеги, которые могли бы помочь, для начала я посоветуюсь. Если тебе всё равно, то любое место сгодится, но это место выберу я и за тобой будут присматривать. Если тебе такие условия подходят, то…

– П-подходят, – быстро согласился он, – в-в-всё подходит, т-т-олько бы н-н-е тут. А к-к-когда?

– В ближайшее время. Дань, не завтра, такие вещи всё-таки нужно подготавливать, но максимально быстро, я тебе обещаю. Договариваться с бабушкой, чтобы она тут побыла пока?

– Д-да, – он потупил взгляд, – я дома од-дин не м-м-огу.

– Слушай, – я вспомнила, – как у вас с Вероникой-то? Как же ты поедешь? Что-то я давно её не видела и не слышала.

– А, н-никак. Она сс-с-казала, что тт-т-еперь не зна-а-а-ет, – он карикатурно потянул слова, – что ей нн-н-ужно поду-у-у-мать…

– Это почему?

– Да з-заикаюсь я, – он нахмурился, – ну её.

– Вон как! – Я больше удивилась не тому, что сказала Ника, а тому, как на это отреагировал он.

– Д-да я устал, – Данька вздохнул, – с-с-стараешься вс-с-ё время ч-ч-его-то, к-к-ак д-дурак. А он-на то тт-тем нед-дововльна, то эт-тим. Уст-тал.

– Значит, и ладно. Похоже, это ещё один повод уехать подальше?

– Угу.

– Хорошо, – я налила себе ещё, – значит решили, иди спать. Завтра будет другой день.

– Сп-п-покойной н-ночи, м-м-ам. Я тебя л-люблю. Сп-п-асибо.

– И я тебя, детёныш, – мы коротко обнялись, – и я. Всё будет хорошо.

Так необычно было наблюдать эту контрастность – его взрослости и совсем детскости одновременно.

Мне чуть полегчало, как бывает всегда от принятого решения. Я видела, что сыну тут действительно тяжело. Может быть, где-то там, в далёких краях, ему станет легче. Только вот что, Москва? Из моих бывших одногруппников по институту кто-то живёт. Ритка Шевелёва, что ли?

«Чёрт, не хмелею совсем. Как так-то?»

Я опасалась пить больше, мне нужно было сохранить себя для завтрашнего дня в функциональном состоянии. Но как компот, ей-богу!

Подошла к дверям спальни, открыла – пока мы хоронили Диму, специальные люди убирали в квартире, спасибо тому лейтенантику. Они вынесли кровать вместе с матрасом и постельным бельём и лампу. Купили и повесили другую. Я сказала, что всё равно какую – самая простая сгодится. Вот самая простая и висела. Осталось моё любимое кресло и плед.

Я подошла, осторожно в него села, оглядываясь, будто в незнакомом пространстве. Укуталась.

Передо мной вычищенным старым паркетом зияло пустое место от кровати и две тумбочки по бокам. На Диминой стояла недопитая бутылка воды и лежали наручные часы, которые он обычно снимал на ночь.

Горло вдруг сдавило кольцом слёз, и, горячие, они неожиданно покатились по щекам. Я плакала навзрыд и кричала, заткнув рот пледом, чтобы не было слышно, рыдала, скрутившись узлом в своём кресле, и не могла остановиться.

Нарыдавшись, я встала, чтобы пойти умыться, и заметила, что всё ещё хожу в чёрных брюках, в каких была на поминках. Подошла к шкафу, открыла – как хорошо иметь доступ к своим вещам. Снимая брюки, я обнаружила в кармане белую прямоугольную карточку: «Геннадий» и номер.

– Отлично! – Меня посетила мысль, я приободрилась, снова села в кресло и набрала заветные