Тило смеется тише, как отец.

Ага, король. Король грязножопый!

Эй.

Говорит Чернявый.

Эй.

Повторяет он.

Друзья оборачиваются, все еще улыбаясь.

Чернявый указывает на ската, тычет пальцем в пятнистую шкуру, словно в карту.

Что делать-то будем?

Спрашивает он.

* * *

Ждать пришлось несколько часов. Тот факт, что Эусебио приходился знахарю крестником, не давал им никаких преимуществ. Эусебио пару раз наведывался в дом, принес от крестной бутербродов с колбасой и прохладной колодезной воды. Энеро вздремнул. Чернявому приспичило по-большому, пришлось бежать в кусты. Наконец, когда очередь почти иссякла, Эусебио в очередной раз вернулся из дома и велел поторапливаться: крестный их сейчас примет.

Они вошли в комнатушку, пропахшую горячим воском. Повсюду горели красные свечи. Посередине стоял стол, и за ним в кресле с широкими подлокотниками сидел высокий худой человек. Это и был Гутьеррес. Он закинул ногу на ногу, как женщина, и курил, зажав сигарету длинными и тощими, как и всё в нем, пальцами. Ногти тоже были длинные. Гутьеррес указал на пустой стул перед столом. Энеро подошел поближе, а Чернявый остался у двери.

Ты, значит, Энеро.

Сказал знахарь.

Энеро кивнул.

Утопленник, говоришь, снится.

Энеро глянул на Эусебио, и тот ответил за него.

Уж два раза как снился, крестный.

Сказал он.

Ты садись, садись.

Сказал Гутьеррес.

Энеро повиновался. Гутьеррес вдавил окурок в пепельницу и положил руки на стол. Пошевелил пальцами, давая понять, чтобы Энеро тоже протянул руки. Взял их в свои и закрыл глаза. Слегка подтянул Энеро к себе. Тот почувствовал запах перегара. Гутьеррес замер на несколько секунд, а потом вдруг бросил его руки, будто обжегся. Откинулся на спинку кресла и снова закурил. На сигарете образовался длинный изогнутый столбик пепла и от легкого движения обрушился.

Иногда сны – это эхо будущего.

Сказал Гутьеррес.

Он тебе всегда будет сниться, так что лучше привыкай.

У Энеро в животе похолодело. Затошнило.

Знахарь шевельнул подбородком, и Эусебио быстренько подхватил Энеро под руку. Чернявый тут же открыл дверь. Гутьеррес свистом позвал его.

А у тебя, чернявенький, глисты, поэтому такой костлявый. По зубчику чеснока натощак неделю.

Чернявый стрельнул в него глазами и выскочил из комнаты. Эусебио и Энеро вышли следом.

* * *

Тило крутит ручку портативного приемника.

Белый шум. Помехи. Пастор-евангелист. Помехи. Лотерея. Реклама. Белый шум. Что-то такое тропическое.

Во, оставь. Оставь.

Говорит Энеро и протягивает руку, как бы останавливая Тило. Кисть этой руки мягко покачивается, голова тоже покачивается, на лице улыбка. Лицо от улыбки по-настоящему озаряется. Энеро маневрирует телом, подымает его с земли, ставит поудобнее на ноги, на босые ступни, пухлые, как пирожки. Другая рука толкает воздух от себя. Одна к себе, другая от себя. Одна к себе, другая от себя. Бедрами вперед-назад, вперед-назад, плавно, как маятник. Лицо уставлено в звездное небо. Широкая улыбка. Луна освещает дырку от резца. Тило тоже вскакивает. Подхватывает руку Энеро кончиками пальцев. Тощие ноги Тило, птичьи, цапельные, гнутся вперед-назад. Энеро кружит его, привлекает к себе, обнимает за талию. Бедра сближаются, подстраиваются под ритм друг друга. Вперед-назад. Теперь оба сомкнувшихся тела толкают воздух. К себе. От себя. Энеро запевает. Поднимает голову и запевает. Тило высвобождается из объятий и танцует рядом с Энеро, который поет поверх голоса, несущегося из приемника. Чернявый хлопает в такт. Во рту у него зажженная сигарета. Он затягивается и выпускает дым. Затягивается и выпускает. Без рук. Хлопает в ладоши.

Энеро подносит кулак ко рту. Изображает, будто поет в микрофон. Зажмуривается. Весь отдается музыке. Тило танцует. Теперь он выставляет ногу, вихляет ляжкой, медленно кружится. Руками почти не двигает. Энеро подходит туда, где сидит на земле и хлопает в ладоши Чернявый. Наклоняется так, что кулак оказывается между его ртом и ртом Чернявого. Тот начинает подпевать. Энеро выпрямляется, свободной рукой делает ему знак, чтобы выходил на сцену. Тило тоже увивается рядом, тянет его за руку, Чернявый встает.

Втроем они танцуют.

Тило нахально вытаскивает сигарету у Чернявого изо рта и затягивается.

* * *

Энеро Рей просыпается от того, что мочевой пузырь переполнен. Он лежит не в палатке, а прямо под деревьями, под звездным небом, на матрасе. Встает и подходит к берегу. Благословенная струя врывается в воду. Энеро поднимает голову, зевает во всю ширь. Звезд столько, что голова кружится. Луна, пока еще яркая, сияет посреди ночи.

Энеро закругляется, стряхивает, заправляет хозяйство в шорты. Снова зевает. На этот раз подблеивая. Подвывать сил не хватает.

Ты теперь не волчок, Энеро, ты теперь овечка.

* * *

Такое же лето, как сейчас. Только двадцать лет назад лето. Тот же остров, или соседний, или тот, что за соседним. В воспоминании остров всегда один, без названия и точных координат.

Остров.

Все трое уже мужчины. Не юнцы, как Тило. Взрослые мужики, к тридцатнику. Холостые. Жениться не собирались. Никто не собирался. По крайней мере, до того дня. Зачем? Им и друг друга хватало. А если не хватало, так у Энеро была мать, у Чернявого – сестры, которые его вырастили, а Эусебио могла достаться любая. Зачем связываться с одной, когда можно иметь сразу всех? Ну и вот, сидят, тридцатилетние, под солнцем на берегу. Аж мозги закипают.

С танцев вывалились только в семь утра, еще не протрезвели.

Чё, может, на рыбалку?

Ну можно.

Матрасы покидали Чернявому в пикап. Палатку не, на фига, жарко же, они молодые и крепкие, на фига палатку. Удочки и барахла всякого. Пенопластовый холодильничек. Две бутыли вина. Сковородку, жарить улов. Таблеток от головы, а то гудит.

Парадно-выходные шмотки оставили у Энеро в ванной, швырнули клубком на пол. Энеро раздал всем старые шорты и футболки. Мать налила себе мате, сполоснула рот первой порцией, а потом пошла за ними с термосом, заваривая по новой то одному, то другому, чтобы не уезжали вот так, когда в желудке одно вино плещется.

На выезде из поселка заправились и там же льда купили. У Чернявого от запаха бензина в животе все перевернулось. Он выскочил из машины, отбежал от колонки и блеванул в траву.

Заправщик посмеялся.

Бессонная ночка, значит. Вы на остров?

На остров, ага.

Ответил Энеро, сидевший за рулем. Эусебио храпел, закинув голову назад и разинув рот.

Клюет там?

Да говорят, клюет.

Сказал Энеро, пожимая плечами.

Может, и я тогда в воскресенье соберусь.

Вернулся Чернявый. Голова мокрая, с отросших волос капает.

Ты как?

Нормально.

Энеро выставил руку в окошко, и заправщик шлепнул по ней ладонью. Завелся. Тронулся. Резко тормознул.

Лед!

* * *

От