В те годы Энеро постоянно снился Утопленник. Поэтому – а может, потому что никак не трезвел, – он пристально всматривался в бурую воду. Как будто ждал, что вот-вот мимо борта проплывет осклизлый череп. Полусгнившие пряди, как белые корни.

Каждый думал о своем. Скрипучий голос старика.

Скоро все трое, окунувшись и слегка посвежев, уже валялись на берегу, отсвечивали спинами, как рыбы, и жарились на солнце.

Клин клином вышибают.

Сказал Энеро и встал.

Откопал изо льда бутыль вина, откупорил, налил два металлических стакана и сунул бутыль обратно в гущу ледяных цилиндриков.

Стоя чокнулись.

У меня будет ребенок.

Сказал Эусебио.

Энеро расхохотался. Широко открыв рот, еще полный зубов. Чернявый нервно подхихикнул. Эусебио улыбнулся и посмотрел на него сверху вниз.

Я серьезно, придурок. Чего ржете?

У тебя, ребенок? От кого?

От Дианы, от кого еще.

Они переглянулись.

Чернявый обнял его.

Энеро сделал долгий глоток и похлопал Эусебио по спине. Получилось нечто среднее между поздравлением и соболезнованием.

Ребенок.

Пробормотал он.

Снова рассмеялся. На этот раз радостно. Поднял стакан. Полуденное солнце сверкнуло на металлическом боку. Подняли еще один тост за сына Эусебио.

Сына.

* * *

Двое остальных по-прежнему спят. Спина ската мерцает в лунном свете. Энеро принимает решение, берет нож, перерезает веревки, с усилием взваливает ската на плечо, поудобнее утрясает рыхлую студенистую тушу. Морщит нос. Несет уже будь здоров.

Бредет по воде до лодки. Заваливает ската внутрь. Тот снова распластывается, занимает почти все дно. Как бы не наступить на него. Энеро противно от мысли, что нога попадет в эту плоть. Приподымает одну сторону ската, сворачивает его пополам, освобождает себе место.

Выгребает на середину. Тяжелый, зараза.

* * *

Мать, та нет. В последние месяцы была легкая, как листик. Как связка сухой травы, обернутая в тряпицу ночнушки. Энеро смотрел на нее, крохотную, на кровати и удивлялся, что такой бугай, как он, мог получится из такого тельца.

Иногда он ей об этом говорил, и она посмеивалась.

Значит, ты у меня будешь за ребенка. Ты-то во мне не сидела, а я бы не отказался.

Скат, сваленный за борт, бесшумно уходит под воду. По воде пробегает рябь – и все. Ушел, откуда пришел.

Полегчавшая лодка качается плавно, как колыбель.

Кругом необъятная ночь.

Энеро шарит в кармане шортов, нащупывает почти скуренную пачку с зажигалкой внутри. Достает, запускает палец в поисках завалявшейся сигареты. Ага, осталась одна, у самой стенки. Закуривает. Затягивается. Смотрит на воду. Снова гладь.

Река под лодкой чернее, чем ночь.

* * *

Эусебио нашли водолазы. Река в тех местах была густая, как деготь. Под водой ни черта не видно. Ищут наощупь.

Чернявый вызывался.

Энеро вызывался.

Местные вызывались.

Но хрена там.

Только профессионалы.

Вы ж сами-то его не нашли.

Сказал староста.

Типа объяснил, но и упрек повесил в воздухе. Теперь пусть предоставят дело тем, кто знает и умеет, – вот что он хотел сказать.

Но не сказал.

И Энеро это взбесило.

Как будто он их обвиняет.

Да что он понимает, этот староста? Он же их не знал. Эусебио не знал. И Чернявого. Не знал, как они друг друга любили. Не знал, что, если один уйдет, двое других тоже неполными останутся.

Они не час и не два прождали на берегу. Курили. Зябко потирали плечи поверх рукавов. Погода стояла теплая. Но им казалось, что холодно.

Энеро с Чернявым внимательно следили, как работают водолазы. Одни сидят в лодках. Другие исчезают и снова появляются в чернильной воде. Густой, темной. Как чернила.

Водолазы в резиновых костюмах, в масках. Это те, которые ныряют. А другие, на лодке, держат веревку, на другом конце которой – ныряющие. У одного рация.

Те, что в резиновых костюмах, исчезают и появляются в воде. Густой, темной. Без перемен.

У Энеро будто ком.

Так и остался этот ком. Эта тоска. И сейчас берет, часто. Вот и пока он курит один.

Посреди реки.

Посреди ночи.

* * *

Не думали они больше повстречать Агирре. А вот поди ж ты, явился, утром, пока они пьют мате вокруг костра.

Вдруг он возникает из леса. Первым его замечает Тило, вздрагивает. Делает знак остальным. Чернявый и Энеро медленно поворачивают головы.

Два широких шага, и Агирре у костра. Стоит, руки в боки, изо рта свисает сигарета. Пепел на ней похож на гусеницу-мешочницу.

День добрый.

Говорит Чернявый.

Агирре смотрит на них, потом на дерево, где, он помнит, висел скат. Вчера еще.

На дерево.

На них.

На дерево.

И с ленцой отвечает.

Добрый.

Явно привычным движением перекатывает сигарету из угла в угол губ. Пепел падает. Частичка застревает на рубашке, встопорщенной пузом Агирре.

Тило заливает очередной мате кипятком и предлагает ему.

Агирре соглашается.

От мате на острове никогда не отказываются. Даже из рук врага не отказываются.

Выплевывает окурок. Снова смотрит на дерево. И на соседние деревья, не доверяя собственной памяти.

Отпивает мате и указывает подбородком.

Чего сделали-то?

Произносит он.

Они переглядываются.

Энеро пожимает плечами.

Завонял сильно.

Сухо говорит он.

Агирре возвращает мате. Беспокойно перетаптывается. Снова смотрит на дерево, смотрит на реку. На реке задерживает взгляд.

Все молчат. Тило, напуганный, смотрит на Энеро и Чернявого.

Агирре сворачивает цигарку. Проводит языком по бумаге. Сплевывает крошку табака.

Вчера надо было сказать.

Говорит он.

Энеро встает.

Точно, вчера надо было сказать, что он вам нужен.

Говорит он.

Агирре выдерживает его взгляд.

Энеро тоже не отводит глаз. Он вот-вот взорвется. По нему видно.

Агирре закуривает.

Вокруг такое молчание, такая тишь, что слышно как трещат, сгорая, бумага и табак.

Агирре усмехается.

Вроде бы собирается что-то сказать, но не говорит.

А вместо этого говорит.

Налей мне еще мате, малец. На ход ноги.

Выпивает две или три порции и уходит в лес, откуда пришел. Энеро смотрит на Чернявого и присвистывает сквозь дырку в зубах. Чернявый кивает.

Да забудь.

Говорит он.

Они тут все такие, не разберешь, что в голове.

* * *

Если поспрашивать, в поселке всякий помнит, что случилось с Эусебио. Сперва прокатилось: вроде человек пропал, ищут. Потом переполох: бог знает, кто это был, в те выходные много народу рыбачило, праздник, начало лета, говорили, рыба в реке, как бабочки крыльями, била. И все увереннее слухи: Эусебио Понсе. Эусебио из мотомастерской. Понсе,