Месье Жорж, сидя в кресле, все еще сонными глазами смотрел, как она спит. Он наблюдал за ней уже три часа и не заметил, как уснул от усталости. Полетта была прекрасна в своей белой постели, ее белоснежные волосы разметались по подушке. Какая-то часть его готова была даже порадоваться этому уединению в тиши ночи. Но больше всего он испытывал страх. Он все еще не мог в это поверить. Полетта не может быть больна! Она слишком сильна для этого! И почему вообще речь идет о какой-то болезни? Возможно, это был тепловой удар в сочетании с переживаниями на ипподроме? Или усталость от поездки? Он припомнил, что Полетта страдала бессонницей, и вздохнул. Как он мог ничего не замечать? Даже месье Ивон, похоже, не был удивлен. Месье Жорж чувствовал себя ужасно виноватым.
Он повернулся к кардиомонитору. Успокаивающий звуковой сигнал вдруг показался ему очень поэтичным. Как будто Полетта разговаривала с ним изнутри и открывала ему свое сердце. Бип, бип, бип, бип… Ровный звук, словно удары метронома, гулко отдавался в маленькой палате, на его фоне был едва слышен тихий стук капель в капельнице. Месье Жорж поднял руку и поднес ее к койке, а затем положил на колено. Он не осмелился. Затем он отряхнул несколько песчинок, оставшихся в складках его брюк. Что, если она проснется? Он с нежностью наблюдал за ней.
Месье Жорж попытался рассмотреть мелкие детали ее внешности, которые обычно трудно было уловить из-за подвижности лица Полетты. Родинка в уголке глаза. Тонкие губы.
Изгиб уха. И еще там, у виска, этот маленький шрам, след от перенесенной в детстве ветрянки. Он с грустью подумал, что тело остается надежным союзником, когда воспоминания постепенно стираются из хрупкой памяти.
Что скажет завтра врач с набитым авторучками карманом? Отведет их в сторонку с озабоченным видом, спеша сообщить о худшем? Сколько еще дней и часов подарят Полетте песочные часы? Когда Парки поднесут свои страшные ножницы к нити ее жизни?
Он провел рукой по глазам. Потом встал и медленно наклонился. Его губы коснулись лба Полетты. Он на мгновение задержался на этой тонкой, похожей на пергамент коже. Она была прохладной и приятно пахла флердоранжем. Краска залила лицо старика по самые уши.
За кроватью звук кардиомонитора заметно усилился.
Полетта, изо всех сил сжимая веки, вдруг подумала, что не все еще потеряно. Что она выйдет из больницы с высоко поднятой головой и на крепких ногах. Что она сдаст все анализы на отлично. И что какому-то злобному крабу не одолеть ее, и тем более ему не одолеть разноцветных бабочек, которые порхают у нее где-то там, прямо за пупком.
Несколько часов спустя, когда ночная медсестра вошла в палату, она обнаружила двух голубков, мирно спящих рядом. Рука месье Жоржа в руке Полетты, их белые волосы переплетены в целомудренном объятии.
34
Нельзя жить с призраками. В этом Жюльетту убедила Полетта.
Вернувшись из Нормандии, все еще потрясенная госпитализацией старой женщины, девушка решила вернуть тетрадь туда, где она ее нашла. У нее были и другие заботы помимо преследования неизвестного автора. Ипполит несколько раз в качестве разведчика наведывался в прачечную, но никакого Антуана там не было. Жюльетта посчитала это знаком: пора двигаться дальше. И потом, какая-то часть ее уже не была уверена, хочет ли она с ним встречаться. Жизнь порой приносит разочарования, и лучше не подставлять ей под удары спину. Поэтому она положила тетрадь обратно на забытую полку библиотеки, где она когда-то впервые ее открыла. Может быть, хозяин придет и заберет ее. А может быть, и нет. Это уже не ее забота.
По крайней мере, так она себя убеждала.
Несколько недель спустя, когда она ужасно скучала по Нур и Полетте, уставшая от работы и своего все более округляющегося живота, Жюльетта пришла, чтобы отдохнуть и набраться сил среди книг. Сама не зная почему, она снова оказалась возле той самой полки. Тетрадь была на месте, словно животное, привязанное к дереву, когда хозяева уезжают в отпуск. Она казалась одинокой, такой маленькой и тонкой по сравнению с напыщенными фолиантами по соседству.
Жюльетта долго сомневалась. Затем, в порыве сочувствия, она открыла тетрадь. Просто чтобы сказать ей, что не надо беспокоиться. Ее хозяин скоро вернется за ней. Может быть, он уехал в отпуск, а может быть, забыл, где оставил ее. Но он обязательно вернется.
Она перелистывала страницы, которые знала наизусть, и тут ее пальцы остановились на одной из них. Напротив фраз, которые она добавила сама несколько недель назад, появились новые. Жюльетта широко раскрыла глаза. Этого не может быть. Могло ли случиться так, что она их не заметила раньше? Девушка опустилась на пол, прислонилась к стеллажу с книгами и стала жадно, затаив дыхание, читать новые предложения. Тот же самый почерк, шаткий и немного неровный. Присмотревшись внимательнее, она поняла, что их фразы перекликаются друг с другом.
Там, где Жюльетта написала:
Мне нравится скользить ногами по песку, —
прямо напротив было добавлено:
Но не нравится, когда песок попадает в обувь.
Там, где она на левой странице написала:
Мне нравится звук кубиков льда, падающих в стакан, —
на правой ей ответили:
Но не нравится, когда они хрустят на зубах.
Она попыталась посмотреть на это отстраненно, но трудно было не заметить, что это не просто совпадение.
Мне нравится думать, что где-то есть мир, во всем похожий на наш.
Но не нравится думать, что мы умрем раньше, чем убедимся в этом.
Люблю слово «велосипед».
Не люблю слово «велик».
Я хотела бы знать, откуда мы.
Я хотел бы знать, куда мы идем.
У Жюльетты по коже побежали мурашки. Она выпрямилась и подняла голову, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает. Проход между стеллажами был пуст, в библиотеке царила тишина. Было слышно только, как помощница библиотекаря стучит по клавиатуре компьютера.
Я хотел бы знать, куда мы идем.
Неужели эта фраза была обращена к ней? Из тетради выскользнула закладка и упала ей на колени. Она взялась кончиками пальцев за маленький кожаный прямоугольник. На нем было написано черным фломастером:
Встретимся?
Сердце Жюльетты заколотилось. Она захлопнула тетрадь, не забыв вложить в нее закладку. Затем она быстро вернула тетрадь на место.
Слегка неуклюже она села на велосипед и пожалела, что Нур не ждет ее в гостинице. Жюльетта вывалила бы все свои страхи, сомнения и вопросы на стол, кучей, прямо на середину газетного листа. Вместе они нашли бы ответы, спрятанные в стручках фасоли, под листьями салата, в луковой сердцевине. Они подрезали бы корни, которые опутывают ее лодыжки, мешая ей расти и дышать. И тогда под грязной шелухой обнаружилась бы Жюльетта, которая все еще пытается взлететь, скрытая под отвратительными лохмотьями, призванными защитить ее от великого безумства под названием жизнь.
Каждый день Жюльетта проживала со страхом. Она смирилась с ним, свернувшись калачиком в том небольшом пространстве, которое он ей оставлял. Она привыкла к его вспышкам, к его бесконечным обострениям, приучилась видеть угрозу повсюду. «Помни», – шептал ей страх. И всего несколькими словами возвращал Жюльетту к здравому смыслу. Но она знала: если бы Полетта была здесь, она накричала бы на нее, потребовала бы прекратить немедленно все проволочки, ничего не откладывать на потом. «Полюбите себя! – приказала бы она ей. – Полюбите себя так, как никто другой вас не полюбит! И заботьтесь о себе как мать. Только любя себя, мы однажды сможем полюбить других. Что вы теряете, если попробуете?» «Ничего
