– Я не настолько образованный…

Он, такой невоспитанный, беспечно выплюнул пленки и косточки и продолжил с полным ртом:

– Но мне кажется, что не нужно писать ни о чем другом, кроме как о том, что эта бумажка изготовлена из рубашки королевы, ночной, но при этом белой, как дневной свет!

Он, неграмотный, облизал палец за пальцем, рукавом обтер губы и под конец цокнул языком:

– То, что надо, по-моему!

Да, именно это. И ничего больше. Это могло стать «sonetto», если бы было выражено более возвышенными словами… Но Витало продолжал жевать половинку граната, обращая теперь больше внимания на выплевывание пленок и семян, чем на авторитетных собеседников.

Это стало тем единственным посланием, которое понравилось влюбленной королеве, и, как оказалось, оно действительно покорило сердце юного Пандолфело Пископо.

История

«Ну вы и скажете!»

МОЖНО СКАЗАТЬ, Джованна поймала еще одну пару тестикул.

Но некоторые возразили бы:

– Поймала?! Да вы поэт, что ли?! Ну вы и скажете!

Джованна схватила Пископо за яйца… Есть народное выражение покрепче. Для того чтобы хватать их без устали, много лет, из ночи в ночь, да и днем, если ей захочется.

Все, что происходило дальше, коротко и ясно поведала история. Пандолфело Пископо стал любимейшим любовником Джованны II, по правде говоря, более известным, как Пандолфо Алопо, – кое-кто утверждает, это потому, что на голове у него не было изобилия волос.

А кое-кто добавляет:

– Нет, он не был лысым! Ну вы и скажете! Такую кличку он получил, потому что внизу, немного ниже, еще чуть ниже, но между, он по королевскому желанию ежедневно брился внизу.

Пандолфо стал важным придворным, точнее говоря, превратился в «Gran Camerlengo dei Regno di Napoli». Он обладал в Неаполитанском королевстве таким могуществом, которого не было даже и у некоторых известных дворян. Именно это, а не прелюбодеяние стало причиной того, что его отправил в темницу второй муж королевы… Похоже, Джованна II уже налакомилась Пандолфо и не сделала ничего, чтобы его спасти, поэтому его казнили, начиная с головы…

Кое-кто добавляет:

– Погодите, погодите… Вы сказали, начиная с головы? Ну вы и скажете! Да вы этого своими глазами не видели, а мелете что попало… Казнь была так закончена, а началось, говоря откровенно, «ab ovo»[29], так что Алопо был приведен на место казни без панталон… И весьма осторожно оскоплен! Брызги летели во все стороны, из-под ножа пролилось намного больше крови до того, как палач наконец облегчил его мучения и преждевременно хватил по шее здоровенным топором. Падая с плахи в корзину, голова Пандолфело успела сказать милосердному палачу: «Успел одним разом. Спасибо тебе, брат!» Палач же нагнулся, будто решил проверить, все ли правильно проделал, и при этом прошептал в правое ухо жертве: «Молчи, больше ни слова, ты что, хочешь, чтобы я из-за тебя потерял работу…» А потом схватил молчащую голову Пандолфело Алопо за волосы, поднял и показал всем. Вот так дело было, в таком порядке.

Хотя королева ничего не сделала, чтобы спасти Пандолфело, она все же решила оплакать его. Приказала, чтобы ей сшили платье из черной тафты.

А к этому некоторые добавляли:

– С шлейфом длиной в десять локтей! И всё вокруг Джованны II было покрыто тяжелой чернотой в десять локтей. Правительница желала тем самым показать, как сильно она тоскует, она терпеть не могла, когда вокруг нее росла трава, а тем более что-нибудь цвело… Платье было таким, чтобы вокруг королевы оно покрывало все, доставляющее удовольствие глазу, и, не дай боже, напоминало о радости жизни. Там, где Джованна останавливалась, растения на этом месте увядали, не выдержав без дневного света под тяжелой чернотой. Были и скончавшиеся бабочки, ошеломленные улитки, зайцы, а также придворные любимцы… Когда дни траура истекли, королева распорядилась подарить это платье тряпичникам.

Что же касается юного солдата Нино, его никто никогда больше не вспомнил, в том числе и ветеран, который его, вероятно, убил.

А кое-кто добавляет:

– Э-э, если бы вы только знали, сколько таких недосказанных судеб… И почему вы считаете, что те, кто вам такое рассказывают, могут разъяснить всё до конца?

Что касается Витало, про него тоже никто больше никогда не слышал.

Но кое-кто говорил, причем известно кто:

– Витало? Ну вы и скажете! Такого вообще не было! Мы, девять человек писателей, самые надежные свидетели.

А когда кто-нибудь задавал вопросы:

– Разве вас не было больше? Что там с десятым писателем, с тем, который покончил с собой?

Ответ звучал так:

– Он не в счет. Он нас предал.

БОЛЬШЕ НИЧЕГО. Опять же, притча о любовном письме на особом листе бумаги из Амальфи осталась в веках, хотя тот листок наверняка потерян, возможно, сожжен, превратился в белую золу…

А может быть, он уже давно превратился в какой-то другой лист бумаги, из которого опять создали некий третий лист, чтобы и тот был размочен, а затем стал частью четвертого, и дальше, кто его знает, какого по счету, возможно, как раз этого…

Хотя бы одной-единственной его частичкой. Иногда этого бывает достаточно. И больше ничего. Все мы под Богом. Или под веткой граната, склонившейся под тяжестью зрелого плода.

А сейчас особые водяные знаки в виде контуров мелких рыбешек как раз покидают бумагу, минуя край листа… Но это уже начало совсем другой истории.

Примечания

1

Кампания – регион Южной Италии с особенно плодородной почвой. Также регион славится своими виноградниками. (Здесь и далее примечания ред.)

2

Министрант – мирянин, чаще всего юноша, прислуживающий священнику во время мессы и других богослужений в латинском обряде Католической церкви.

3

Святая Анна – мать Девы Марии и бабушка Иисуса Христа.

4

Пиастр («песо») – так называли серебряную монету в Европе.

5

Амальфи – приморский город в итальянской провинции. Столица средневековой морской республики.

6

Висконти – фамилия, принадлежащая двум итальянским аристократическим родам: пизанским и миланским Висконти.

7

Нунций – дипломатический представитель папы римского.

8

«Mie due orecchie» (итал.) – дословно «Мои два уха».

9

Мортус – человек, занимающийся уборкой трупов во время карантинных заболеваний, например эпидемии