С ГУБКОЙ В РУКАХ… Уже той же ночью началась лихорадочная переписка страсбургской нижней коллегии прелатов с прелатами из других бискупий, которая ширилась и ширилась, а потом спустя три месяца из неаполитанского королевства вернулась рекомендация с именем Берто Толентино… Он был приглашен, ибо других желающих взяться за столь непростую задачу все равно не нашлось, никто не мог потратить столько времени на реставрацию, а кроме того, поговаривали, что эти места на витражах прокляты…

Прибыв, Атентино осмотрел Нотр-Дам Страсбурга. Сперва снаружи. Потом изнутри… Затем отправился в усыпальницу под храмом… Чтобы подняться оттуда наверх, где для этого были ступеньки. Дольше всего задержался на колокольне… Шел он очень медленно, шаг за шагом, как бы прощупывая, насколько надежны каменные плиты под его ногами, не провалится ли какая из них, всё время держал руки за спиной, сжимал и перекладывал из одной в другую кусок морской губки… Из инструментов у него была лишь та губка… Кафедральный собор действительно оказался огромным, но все затянулось еще и потому, что Толентино целый год обходил здание, каждый день с утра и до сумерек наблюдая, как перемещается солнце в разное время дня, как оно освещает церковь… Однако он точно так же смотрел, как голуби собираются в стаю и облетают храм, приземляются на плечи бронзовых ангелов и святых из ниши, ибо считал, что и они, голуби, составляют часть страсбургского Кафедрального собора, что это его неотъемлемая, пусть даже и «передвижная», часть… Только обойдя таким образом «полный годовой круг», он сказал, что может взяться за работу.

А когда спустя несколько дней прибыли его помощники и привезли всё, что ему в дальнейшем понадобится, он не переставал работать, пока не закончил то, ради чего его пригласили… И он не только внес необходимые исправления, но и обнаружил причину гибели голубей – витражи Кафедрального собора Страсбургской Богоматери были великолепны своей поверхностью, но в некоторых местах им не хватало глубины. Птицы гибли именно там.

Нельзя без последствий прыгать в морскую глубину. Тем более нельзя прыгать туда, где мелко.

КРАСИВАЯ СМЕРТЬ! Берто Толентино занимался решением вопроса достаточной глубины витража до самого смертного часа в этом маленьком городе со славянской стороны Адриатики, работая над небольшим, но весьма замысловатым окном в одной скромной церкви.

Нет, он не перерезал себе жилы на шее или вены на внутренней стороне предплечья. Он изрезал себе подушечки пальцев, упорно пытаясь вставить последний кусочек стекла, который никак не хотел лечь на предусмотренное место…

Он не сдавался, сначала не особо чувствовал боль, не обращал внимания на то, что кровь сочится из подушечки большого пальца правой руки… И из указательного пальца левой… Потом из третьего, среднего пальца правой руки… Не переставал крутить и вертеть в руках этот острый, последний кусок стекла, в то время как кровь из всех его пальцев капала и капала, образуя лужу, в которой он уже шлепал босыми ступнями… Вообще-то он всегда работал босым, желая почувствовать, как долго тепло солнца сохраняется на мраморном полу под самым окном до и после установки витража… Не переставал он работать около витража и тогда, когда совсем изранил обе руки… Не переставал, когда почувствовал, что боль глубоко врезалась в его ладони, растягивается и вместе с тем растет, и даже тогда, когда больше не чувствовал собственных пальцев, собственных кулаков, собственных рук до локтя, до плеч, до ключиц… Не сдавался, вертел и вертел в ладонях этот последний кусок стекла, снова и снова раня себя, полный решимости приладить его и под конец поместить в витраж! Терял кровь, но не сдавался! Чувствовал, что у него кружится голова, что вот так, стоя, он может заснуть… И все-таки не сдавался! Это церковное окно не было велико, но оно было замысловатым, сложным, а он обещал, что сделает его именно таким, как он его задумал и в прошлом году описал заказчику, в такой же летний день, словно осененный Божьим светом… В конечном счете он хотел сделать витраж не только таким, как от него ожидали, а таким, какой он сам от себя ожидал.

И наконец, весь окровавленный и потерявший почти всю кровь, он вставил стекло! У него хватило силы намочить одну из губок в ближайшем ведре воды и смыть с витража следы крови! Эту губку он все время держал наготове, считал недопустимым видеть на витраже, когда он засверкает, следы человеческих пальцев. И говорил своим помощницам: «Всегда старайтесь иметь при себе такую губку и оставляйте как можно меньше следов. Все должно выглядеть так, как будто возникло само собой. Не знаю, откуда у человека потребность ощупывать целый свет. Может быть, все-таки нужно кое-что оставить нетронутым!»

И у него еще было немного сил, чтобы слегка отстраниться, посмотреть в окно и сказать: «Неплохо! Красивая смерть!»

После этого он обессилел. Не упал, не потерял сознание, только упал на колени и под окном свернулся клубком, будто собирался поспать… Однако не заснул, еще некоторое время как бы бредил, время от времени дергая ногами…

Когда один помощник случайно вошел в церковь, Берто Толентино, которого звали Атентино и в котором оставалось еще немного жизни, проговорил: «В добрый час ты пришел, сам Бог тебя послал… Выйди за дверь и скажи мне, каков он снаружи? Глядя изнутри, я думаю, что именно здесь я сделал свой самый лучший витраж… В нем нет особенной высоты и ширины… Но есть глубина. Даже гораздо большая, чем отсюда можно увидеть…»

И последнее, что он сказал, с грустной улыбкой погружаясь в вечный сон: «Я доволен. Частично. Будь любезен, устал я, ты меня не буди, хочу немного отдохнуть…»

Но на самом деле последними словами, которые, нагнувшись к устам мастера, смог разобрать помощник, было: «Можешь ли ты мне сказать, откуда вдруг вокруг меня столько крови?! Не порезался ли я, как какой-нибудь новичок?!»

С ГУБКАМИ В РУКАХ… Помощникам едва удалось