– Чаранго едет к своему загону для скота, – сказал отец.

В деревне мы не встретили ни души, Освальдо позвонил в звонок, и ворота казармы вскоре открылись. Я прислонилась к окну в ожидании.

– Пересядь вперед.

Я ненавидела этот отцовский командный тон, но в тот момент ничего не могла сделать, кроме как подчиниться.

– Ты должна сказать мне правду. Даже если дело плохо, тебе ничего за это не будет.

– Что вы от меня хотите? И ты, и Шерифа. Я не знаю, где Дораличе.

Он не верил. Мы же дружили, часами болтали по телефону. Он выговаривал мне все это прямо в лицо, из его рта к ночи плохо пахло.

– Я ей не телохранитель. Оставьте меня в покое.

На какое-то время он замолчал.

– Она сбежала с парнем?

– Нет. Я не знаю.

Он грубо схватил меня за подбородок, повернул мою голову к себе.

– Смотри мне в глаза, когда отвечаешь. И только попробуй соврать, я все вижу.

Я оттолкнула его руку, он немного успокоился. Я могла бы сказать, что не вижу в этом ничего плохого. Моя тетя сбежала с парнем, потом они поженились. Я тогда была совсем маленькая, но помню, как отец схватил ружье и вышел из дома с намерением застрелить обоих. В тот вечер я боялась за них и за него, боялась, что он станет убийцей.

– Времена изменились, – сказала я. – Нам больше нет нужды сбегать с женихами.

– А эти северные девицы? Она не могла отправиться куда-то с ними?

Он же сам видел «Рено-4» на обочине. Как бы они отправились? Пешком?

– С вами невозможно разговаривать. Думаешь, я не знаю, как вы с Дораличе ездили автостопом?

– Извини, иногда нам надо передвигаться, мы не можем всю жизнь сидеть взаперти дома и вышивать!

В этот момент Освальдо появился у ворот казармы, взгляд у него был мрачный. Он подошел к «Ритмо», я с облегчением вышла из машины, освободив его место. Но Освальдо подошел к дверце отца и сказал ему, что карабинеры хотят поговорить со мной.

Вскоре мы все втроем – отец с Освальдо по бокам, я в центре – сидели перед седым маршалом. Он внимательно изучил меня взглядом, прежде чем произнести: «Синьорина, не могли бы вы помочь нам найти вашу подругу?»

Он предложил мне воды, но я не хотела пить. Голос у него был теплый, глубокий, с каким-то южным акцентом. На столе в рамке стояла групповая фотография – возможно, его семьи. Слезы, которые я сдерживала весь вечер, так и покатились из глаз. Он начал успокаивать меня, сказал, что волноваться не о чем, это не допрос. Ему просто нужна информация. Но я плакала о Дораличе: сидя перед этим мужчиной в черно-красной форме, под этой мигающей неоновой лампой, я потеряла ее. Отец нашел в кармане истрепанный грязный носовой платок, но я предпочла вытереть слезы ладонями. Я взяла себя в руки.

– Дораличе не говорила тебе, как собирается провести день?

От слез я ослабела. Я думала, что она останется в кемпинге. Так и ответила, умолчав о том, что не позвала ее с собой на море. При друзьях из Пескары я стыдилась того, как она говорила: ее сильного горного акцента, то и дело проскакивавших диалектных словечек. И этой ее привычки судорожно бултыхаться в воде, когда не умеешь плавать, но делаешь вид, что умеешь.

В комнату вошел бригадир, мужчина помоложе с подстриженными усами. Он стоял и слушал. Последовал привычный вопрос о парне. Как такового парня у Дораличе не было, но иногда она гуляла с одним. Он работал в Риччоне летом и ничего не знал, Шерифа ему уже звонила.

– Она могла пригласить кого-то домой?

Я не знала. Я вся вспотела, сидя перед двумя карабинерами, между отцом и Освальдо.

– А что скажешь о девочках из Модены? Ты их знаешь? – продолжал маршал.

Немного, мы гуляли вместе однажды.

– Одни? – спросил бригадир.

– Нет, компанией.

Освальдо сказал, что видел их утром в кемпинге. Но ее дочери с ними не было.

– Они были в коротких шортах и сапогах, не знаю, собирались они в горы или нет.

– Вечно эти туристки ходят с голыми ляжками, – вмешался бригадир, – а потом начинаются неприятности.

– Что ты такое говоришь? Придержи свои комментарии при себе, – перебил его маршал.

– А что, если моя дочь не вернется? – спросил Освальдо, заламывая руки.

– Подождем несколько часов, вдруг это просто какая-то юношеская выходка.

Я надеялась, что со мной они закончили. Но маршал продолжал сверлить меня взглядом: он мне не верил.

– А тот парень, что привозит напитки в «Домик Шерифы», ты его знаешь?

– Нет, – солгала я. – Знаю только, что он из другой деревни.

– А Дораличе его знает.

Это был не вопрос. Я повернулась к Освальдо: он смотрел в другую сторону.

– Она-то само собой, ей приходится, – ответила я.

– И откуда же этот поставщик напитков?

– С Острова.

3

Я пошла в мужской туалет и там снова расплакалась. На зеркале были высохшие брызги воды, над ними – мое изменившееся лицо. Та ночь в конце лета внезапно сделала меня взрослой. Я ни в чем не была уверена, кроме того, что Дораличе не было. С каждой минутой во мне росло предчувствие, что она мертва. А сама я проживала то, чего никогда не забуду.

В некоторые моменты жизнь ускоряется. А после застывает отдельной картинкой, единичным звуком. И ты всю жизнь возвращаешься к ним. Я могла бы рассказать об этом Аманде, если бы нашла правильные слова. Она снова спрашивала меня о тех девушках.

Бумаги не было, от мыла остался маленький желтый обмылок, неисправный вентилятор гудел. Я вытерла руки о свою же влажную от пота футболку. Карабинеры собирались на выезд, маршал Капассо разговаривал по телефону. Отец и Освальдо были уже на улице, разговаривали, стоя возле машины. Они встретили меня косыми взглядами.

– Так, значит, она гуляла с этим типом? Он же лет на десять вас старше как минимум!

– Мы совершеннолетние, Освальдо, гуляем с кем хотим.

Отец ударил кулаком по стеклу «Ритмо».

– Я тебя сейчас убью прямо перед карабинерской казармой, – пригрозил он сквозь зубы.

Вскоре двое карабинеров позвонили в звонок таунхауса в новом районе Острова. Им открыла сонная женщина, она была напугана их появлением. Ее муж спал; по ее словам, он вчера доставил много заказов и поздно вернулся.

Карабинеры вошли в дом, не спросив разрешения. Они назвали его по фамилии и имени и без всяких предисловий спросили, где он был накануне. Мужчина все еще лежал в постели и не понимал, что происходит. Он сел на кровати, начал вспоминать свои передвижения, но вскоре вышел из себя. «В Волчий Клык ездил? Да или нет?» Он отгрузил пиво в «Домик», как всегда. Шерифа подписала накладную.

А дальше что? Дальше он продолжил свой маршрут. А дочь хозяйки не видел? Она, случайно, не села с ним в фургон?

Его жена надела халат поверх летней пижамы, прислонилась к дверному косяку и смотрела на него, закусив губу. Она слушала, как он клялся, что между ним и пропавшей девушкой ничего не было. Один из карабинеров взял ключи от фургона, спустился обыскать его, передвинул несколько ящиков кока-колы.

На следующее утро на рынке Острова обсуждали того типа, что недавно женился и уже замутил с дочерью Шерифы. Они встречались в лесу, и он даже водил ее домой, когда жена на работе. В сплетнях то, что я слышала от Дораличе, раздули до романа длиной в несколько месяцев. На самом деле они просто перепихнулись на сиденье его «Дукато». Может, кто-то видел их на заднем дворе «Домика», где он выгружал ящики и откуда забирал на сдачу пустые бутылки. Или, может, он сам похвастался кому-то в деревенском баре, что переспал с двадцатилетней.

Недавно вечером я, кажется, видела его на набережной Пескары. Поседевшая голова, но тело как прежде, разве что чуть более скованное в движениях. Я не доверяла своей памяти и решила не здороваться. Он тоже задержал на мне взгляд на мгновение и прошел мимо.

Той ночью я вернулась