объединением общечеловеческого и индивидуального. Некоторые предполагают устранить сомнения тем, что придают долгу какое-то внешнее, определенное и неизменное значение, но это одно недоразумение: сомнение ведь касается не внешних отношений человека, но внутренних отношений его к «общечеловеческому». Как отдельный индивидуум человек не олицетворяет в себе всего человечества, и требовать от него этого было бы абсурдом; если же человеку удастся олицетворить собою «общечеловеческое», то он является в одно и то же время и в «общечеловеческом», и индивидуальностью, а в таком случае долг, с его диалектическим значением, лежит в нем самом. Подобное положение не дискредитирует этическое мировоззрение, а, напротив, подтверждает его значение, тогда как, отвергнув это положение, приходится считать абстрактными и самое личность, и ее отношение к долгу, и даже бессмертие ее. Не уничтожается упомянутым положением и различие между добром и злом: сильно сомневаюсь, что найдется кто-нибудь, кто стал бы утверждать, что долг человека — делать зло. Правда, находятся люди, которые делают зло, но здесь другое — они ведь все-таки стараются уверить и себя, и других, что поступают хорошо. Нельзя, разумеется, оставаться в таком заблуждении вечно; если эти люди и продолжают намеренно закрывать глаза на свое положение, то потому лишь, что они враги себе. <…>

<…> Здесь я прерву теоретические рассуждения о занимающем нас предмете, во-первых, потому, что не претендую на особенную компетентность в этой сфере и буду вполне доволен, если во мне признают, по крайней мере, порядочного практика; во-вторых же, потому, что теоретические рассуждения отнимают очень много времени и места. Я не имею также намерения излагать тебе учение о долге вообще или по обычаю увещевать тебя, выясняя тебе все твои обязанности к Богу, к ближнему и к самому себе. Не хочу я этого не потому, что пренебрегаю подобным подразделением или считаю то, что мог бы сказать по этому поводу, значительно глубже и труднее для понимания, нежели прописная мораль учебника Балле[104], но потому, что, на мой взгляд, суть дела не в многообразии и сложности понятия «долг», а в интенсивности человеческого сознания или чувства долга. Постигая значение подобной интенсивности, личность достигает своей этической зрелости, и выполнение ею своего долга обуславливается уже само собою. Суть не в том, чтобы человек мог перечесть свои обязанности по пальцам, но в том, чтобы он раз навсегда проникся чувством долга вообще, чтобы видел в этом чувстве доказательство своего вечного значения как человека. Я отнюдь не имею в виду восхвалять здесь пресловутых «людей долга», так же как и не посоветую никому сделаться буквоедом, но это не мешает мне в то же время питать уверенность, что человек, не постигший значения долга во всей его бесконечности, может быть лишь плохим человеком. <…>

Поясню вышесказанное примером, который возьму из впечатлений моего раннего детства. Мне было всего пять лет, когда меня отвели первый раз в школу. Подобное событие не может, без сомнения, не произвести на ребенка известного впечатления, вопрос, однако, в том, какого именно. Главную роль в таких случаях играет, обыкновенно, любопытство ребенка, возбужденное уже заранее смутными представлениями о том, что ожидает его в школе. То же было и со мной, но все впечатления, вынесенные мною из этого первого посещения школы, стушевались перед одним главным: мне задали выучить к следующему разу десять строчек из учебника Балле, и этот урок овладел всем моим существом. Я обладал в детстве счастливой памятью, и урок дался мне очень легко. Сестра прослушала меня несколько раз и удостоверила, что я хорошо знаю его. Тем не менее, улегшись в постель, я еще раз ответил урок самому себе и заснул с твердым намерением протвердить его опять завтра утром, для чего и встал в 5 часов. Все это так живо сохранилось у меня в памяти, точно происходило только вчера. Мне казалось тогда, что небо обрушится на землю, если я не выучу своего урока; с другой стороны, мне казалось, что, если бы даже и небо обрушилось на землю, это ничуть не избавило бы меня от моей обязанности выучить урок. В те годы я имел еще мало понятия о долге вообще — я еще не успел выучить наизусть всей книги Балле — долг являлся мне лишь в виде выполнения возложенной на меня обязанности — выучить свой урок, и все же из моего отношения к этой обязанности развилось и все мое последующее этическое воззрение на жизнь.

Страстное рвение маленького школьника, разумеется, вызывает у меня теперь улыбку, и все же я всегда скажу, что самым задушевным моим желанием является желание сохранить в себе такое страстно-серьезное отношение к своим обязанностям на всю жизнь. Правда, задача жизни становится с годами яснее, но главную роль в жизни человека продолжает играть энергия — страсть. Возникновением упомянутого отношения к своим обязанностям я был всецело обязан моему отцу, и если бы даже не был обязан ему ничем иным, одного этого было бы достаточно, чтобы я чувствовал себя перед ним в неоплатном долгу. Главной задачей воспитания является поэтому не сообщение ребенку тех или других знаний, но пробуждение его сознания и энергии. Ты часто говоришь о счастье иметь светлый ум — никому не придет в голову оспаривать это; но я полагаю, что выработать в себе такой ум зависит от воли самого человека. Были бы желание, энергия, страсть — а с ними человек достигнет всего. Возьмем, к примеру, молодую девушку: как бы глупа, жеманна, болтлива она ни была, стоит ей полюбить кого-нибудь искренно, и ты увидишь, как она разом поумнеет, с каким умом и находчивостью будет стараться узнать, отвечают ли ей взаимностью, и как, в случае счастливого результата, вся она расцветает обаятельной женственной прелестью, а в случае несчастья обнаружит острую прозорливость и рассудительность.

Могу сказать, что на мою долю выпало в этом отношении счастливое детство; я вынес из него массу этических впечатлений. Позволяю себе поэтому немного остановиться на воспоминаниях из этого счастливого времени, связанного и с воспоминанием об отце. Последнее является самым дорогим для меня, и я воскрешаю его недаром; оно дает мне лишний повод подробнее разъяснить мою мысль, что важно вообще развить в себе самое чувство долга, а не взвалить на себя возможно большее число различных обязанностей. В тех же случаях, когда проводится последний взгляд, личность человеческая мельчает и портится. <…> Как сказано, на мою долю выпало счастливое детство: на мне никогда не лежало слишком много обязанностей, но обыкновенно какая-нибудь одна,