семья, были Ферма и «Замок Трефьюзиса», в котором, окруженная коврами, картинами, скульптурами, привезенными в середине девятнадцатого века ее мужем с Востока страны и из Европы, проживала бабушка Джейн. Обед в первый день рождества всегда давался на Ферме, новогодний же обед — в «Замке». Однако в большом доме бабушки Джейн отсутствовало веселье, хотя в нем были горы разнообразной еды, замечательная швейцарская музыкальная шкатулка, игравшая двадцать разных мелодий, и конюшня с конюхами-неграми. Вообще это был странный дом, в котором еще долго после смерти доктора чувствовалось его присутствие и на всем лежала зловещая тень неудачного брака.
Уже под вечер, после пышного ужина с множеством блюд и долгого томительного сидения в гостиной, после толкотни в передней, семья, наконец, рассевшись в санях, отъезжала по еловой аллее, утопающей в зимних сумерках, и через чугунные кованые ворота попадала на грязные улицы, стиснутые убогими домишками. Дело в том, что к тому времени, как Джонни достаточно подрос, чтобы разбираться в своих впечатлениях, на болотах повсюду выросли заводы и фабрики, и «Замок Трефьюзиса» со своим парком оказался отрезанным от респектабельной части Города. Железная дорога пролегала почти рядом с чугунной решеткой забора, так что дым и копоть, летевшие из десятков труб, висели над садом. Всюду вокруг селились фабричные рабочие; оставленные владельцами приличные особняки из другой эпохи превращались в трущобы или притоны, приходили в полное запустение или переделывались в дешевые многоквартирные дома, к которым прилегали крошечные глинистые дворики. Очутившись после парка в этом унылом районе, Джонни всегда испытывал странное, трудноопределимое чувство неловкости и страха. Две враждующие стихии — старое и новое — стояли тут, ощерившись, лицом к лицу. Сквозь вычурные чугунные ворота восемнадцатое столетие посматривало на двадцатое. Собственно, к тому времени, как Джонни исполнилось десять лет, новое уже плотно взяло в кольцо псевдоготический дом, и казалось, будто он находится в постоянной осаде. Но бабушка Джейн отказывалась сдаться. Это ее дом, и здесь она доживет свою жизнь.
Тем не менее присутствие заводов и все эти убогие домишки и хмурые взгляды, которые из окон бросали чужеземного вида люди на сани, несшиеся по разъезженному грязному снегу, не располагали к веселью и не делали более радостным день Нового года.
* * *
Дочь банкира, на которой женился дедушка Джекоб, родила ему девять детей, после чего умерла. По всей вероятности, она была не слишком значительной личностью, а может, произведя на свет за двенадцать лет девять детей, не нашла в себе достаточно сил, чтобы как-то самоутвердиться, во всяком случае, она не оставила по себе никаких преданий. Она принесла дедушке Джекобу не только многочисленных детей, но и богатство, что позволяло ему жить в центре города в большом кирпичном доме с веерообразным окном над дверью и крыльцом белого мрамора, держать лошадей и баловаться со своими фантастическими изобретениями. Он не перекинулся после свадьбы в стан банкиров и партии Гамильтона, как того опасался Полковник. По правде говоря, ни политика, ни банковское дело ничуть его не интересовали, и, проработав для приличия в банкирском доме своего тестя несколько лет, он бросил это занятие и зажил в свое удовольствие.
Подобно своей слепой сестре Эстер, он обладал — по определению Джеми, полезного гражданина, — «легким взглядом на жизнь». Как истинный сын пустенькой Сюзан, он отличался легкомыслием и своеволием, но было у него и ненасытное любопытство и интерес буквально ко всему на свете: к погоде, своим детям, делам соседей, повстречавшейся на улице бродячей собаке, цвету глаз новорожденного ребенка. В нем, единственном из всех детей Полковника, сохранился во всей своей чистоте дух восемнадцатого столетия — яркого, увлекающегося, горячего и насмешливого. Все остальные, включая бабушку Джейн, несли на себе печать уравновешенности и напыщенности века девятнадцатого.
И в то же время сам он являлся связующим звеном с веком двадцатым: в его скором на выдумку неглубоком уме зародилось с десяток изобретений, нашедших применение в век машин. Вот только деловым человеком он не был. Его постоянно обманывали, он не получал никакого дохода от изобретенного им велосипедного тормоза, примитивного элеватора, автоматического кресла-качалки. Но его, по-видимому, занимали даже тонкости мошеннического процесса, жертвой которого становился он сам. В этой умеренной, здравой стране, в этом серьезном обществе он прожил жизнь расточителем — беззаботным, добродушным и безответственным, и, собственно говоря, должен был бы вызывать всеобщее неодобрение и презрение, но получилось наоборот. Люди уважали его, не отдавая себе отчета, за что именно. Он представлял собой приятное исключение в их скучной жизни, где у большинства граждан единственным развлечением были пикники с ночевкой в лесу и шествия с факелами.
8. МЕЖДУ ДВУХ МИРОВ
Когда Джонни родился, Город уже не был поселком, не стал он еще и настоящим большим городом. Он находился в промежуточном состоянии — взъерошенном и беспорядочном состоянии быстрого роста, когда лачуги стоят бок о бок с вычурными новыми зданиями, а засыпанные мусором и поросшие сорной травой пустыри между дворцами фабрикантов и купцов наводят тоску. Это была тоска, сопутствующая бурному экономическому расцвету, когда перемены и ломка шествуют рядом, новое рождается на развалинах старого и нет времени, чтобы убрать отходы прогресса.
Площадь, которую увидел Джеми из окна «Пансиона Уэйлера» в 1852 году, постигла та же участь, что и бревенчатые дома, стоявшие на вырубке. На месте старого кирпичного с красивыми белыми колоннами здания суда высилось новое — большое, безобразное и нелепое, с дешевым жестяным куполом, увенчанным статуей богини Правосудия, красная цена которой была, как цинично говорили в Городе, десять тысяч, но которая обошлась в пятьсот тысяч долларов. Старые деревья по-прежнему толпились в центре площади, но сейчас в их тени поднимался фонтан, служивший пьедесталом чугунному солдату в новой американской форме. В одном углу площади, напротив нового здания суда, находилась давно заброшенная методистская церковь — ее помещение занимала теперь фирма, бойко торгующая водопроводными трубами и кранами, а в подвале помещался буфет суда. С третьей стороны стояло сверкающее новое здание «Универсального магазина братьев Бентэм», построенное на месте «Гостиного двора Бентэма». Старые дома с эркерами на втором этаже и до белизны отмытыми ступеньками каменного крыльца давно исчезли, их сменили ряды магазинов и банков, а также похожее на мечеть сооружение, приютившее пентлендскую «Дэйли газет». Прежняя красота и очарование площади ушли, но их еще не заменила нарядная новизна современных городских площадей. Все это выглядело странной смесью архитектурных стилей и строительных материалов, начиная от строгой простоты выпотрошенной старой церкви и кончая кричащей безвкусицей каменного здания суда в стиле рококо. Фермеры
