Сарай был широкий, основательный и высокий, с необъятным сеновалом наверху, с конюшней и коровником. Крыша была из дранки; неизвестно почему, хотя Джеми был хозяином передовым, сарай так навсегда и остался некрашеным и под воздействием неровного климата Среднего Запада давно приобрел серебристо-серый цвет. Пятна золотистого лишайника проступали на крыше и на стенах, а одна стена была сплошь заплетена неправдоподобно старой виноградной лозой, ягоды с которой задолго до того, как они созревали, склевывали птицы, вившие гнезда под стрехами и на стропилах. Из щелей сеновала торчали пучки сена, и от этого казалось, будто старый сарай лопается от изобилья. В нем была красота амбаров хлебного Иль де Франс.

Возле сарая, так близко, что можно было перешагнуть с одной крыши на другую, стоял плодовый сарай, под стрехами которого ютились тучи голубей. Это громадное глухое — без окон — сооружение было предтечей современного холодильника; оно было задумано Полковником и осуществлено после его смерти Джеми Фергюссоном. Верхнюю часть строения занимал огромный, неразгороженный чердак, до половины засыпанный опилками. Стены были двойные, и пространство между ними забивалось льдом, который зимой доставляли с лесного озера и который обычно держался до жарких августовских дней. В нижнем этаже находилось три или четыре большие комнаты, где по стенам стояли лари с яблоками, грушами и тыквами — окруженные со всех сторон ледяными стенами, они обычно сохранялись до нового урожая. У входа всегда висела керосиновая лампа, при свете которой можно было ориентироваться в этом лишенном окон помещении. В жаркий летний день можно было вступить в прохладный полумрак сарая и набрать там полную корзину яблок прошлогоднего сбора, еще хранивших свежесть.

В другом углу двора стояла серая некрашеная постройка, известная под названием каретника. Там держали все тележки, телеги и экипажи Фермы, а также все машины, на верхнем же этаже была мастерская. Там пахло краской и свежей древесиной, и в одном углу, в ожидании починки, которая производилась в течение долгих зимних месяцев, была свалена ломаная мебель. Тут же стояли прялка и кардовая чесалка, давно уже вышедшие из употребления, которые привез из-за гор, из Мэриленда, Полковник. Под окнами каретника стоял закром для хранения кукурузы — воронкообразное сооружение на высоких подпорках, чтобы уберечь кукурузу от набегов голодных крыс. Весь год напролет золотистые початки выглядывали в щели между планками; в течение весны и лета уровень их постепенно понижался, пока наконец в ноябре закром снова не заполнялся доверху початками нового урожая. Закром вносил яркость и живописность в этот миниатюрный сельский пейзаж и говорил о жизни, которая идет и идет по заданному кругу, как сама земля. В детстве Джонни часто ходил сюда вместе с бабушкой, чтобы помочь ей донести корзину кукурузы и повертеть ручку обдирной мельницы, слишком тяжелую для хрупкой Марии; при звуке мельницы, обдиравшей золотистые зерна с початков, отовсюду — с полей, из сарая, из птичника, из каретника — сбегались куры, утки, гуси, цесарки и индюшки и начинали кудахтать, кулдыкать, ссориться и крякать, пока Мария сыпала вокруг себя на землю зерно.

Обсаженный липами двор весь год напролет был ареной шумной деятельности, потому что здесь сходились все пути, по которым шла жизнь Фермы. Скот пересекал его по дороге на пастбище и обратно, задерживаясь в тени огромной норвежской ели, чтобы напиться из обросшей мохом колоды прохладной колодезной воды. По утрам и по вечерам двор наполнялся мычанием, ржанием, хрюканьем и блеяньем животных, спешивших то на выпас, то домой под возбужденный лай сопровождавших их собак. В дни уборки урожая огромные возы, поскрипывающие под тяжестью тимофеевки и клевера или снопов пшеницы и овса, въезжали во двор, направляясь к сеновалу. Во время молотьбы, нарушая привычный ритм жизни, двор заполняли машины и лошади, запряженные в повозки и телеги. Животные оставались без загона, потому что он был занят большой пыхтящей машиной, присоединенной визжащим ремнем к другой машине, стоящей на сеновале и выкидывающей оттуда охапки подстилочной соломы на зиму, и из этой соломы посередине скотного двора вырастал огромный стог. И когда коровы, возвращаясь с поля в день молотьбы, вступали на скотный двор, загнать их можно было только объединенными усилиями всех собак, потому что при виде горы свежей соломы они, казалось, теряли рассудок, начинали бегать вокруг нее и тереться о нее спиной.

За домом лежали поля, мало отличавшиеся от тех, которые прилегали к выездной аллее. Задняя тропинка вела, петляя среди полей и фруктовых садов, от двора к лесу, к сахароварне и к чаще Фини, и для ребенка это была дорожка, уводившая из спокойного, сохранного мира в мир тайн и приключений. И не раз в детстве Джонни удирал из дому по задней дорожке, потому что даже тогда его раздирало жгучее желание узнать, что же лежит за поворотом, за дальним полем.

Надо было пробежать сперва большой фруктовый сад — гордость Джеми, потом поле, где росло огромное ореховое дерево. Это было замечательное дерево, знаменитое на всю округу, — на нем росли орехи невероятного размера с совсем мягкой скорлупой, достаточно было чуть стукнуть камнем или молотком, чтобы обнажилось светло-коричневое ядро. Дерево стояло там с незапамятных времен и, подобно ивовому дереву, служило защитой скоту от яростно палящего августовского солнца. На всех полях были оставлены деревья, под которыми коровы могли укрываться от солнца и непогоды, и кустарник по краю, где они могли почесывать себе бока, отгоняя мух.

Дорожка упиралась в лес — при расчистке земли Полковник сохранил участок величиной в несколько десятков акров в его первозданном виде. Деревья были исполинские, по большей части буки, дубы и клены, а под сенью их рос кизил, который в пору цветения словно окутывался легчайшим белым облачком цветов. В самой гуще леса, на берегу озерка, с которого зимой брали лед, стояла сахароварня, где в марте, когда тающий снег еще покрывал землю, варили кленовый сок. Для внуков было большим праздником, когда им разрешалось, разбившись на пары, провести в сахароварне целую ночь; они лежали, укутанные одеялами на койке в углу, в то время как Джеми поддерживал огонь и следил за тем, как кипит сок в больших жестяных чанах. Вы засыпали, когда больше не было сил бороться со сном, и порой, разбуженные уханьем совы,