Из респектабельных сект наиболее влиятельными были конгрегационалисты и пресвитериане. С Юга в штат проникли баптисты, а методисты, которых было несколько разновидностей, умудрились создать весьма преуспевающий колледж. Римско-католическая церковь не имела успеха нигде в штате, за исключением двух-трех городков вроде Сандаски, где еще сохранялись храмы, оставшиеся от миссий, построенных сто лет назад предприимчивыми иезуитами. Ее день настал много позднее, когда в Америку хлынула волна иммигрантов-ирландцев, прокладывавших железные дороги, а также поляков и итальянцев, работавших на фабриках и заводах. Тогда же, на пороге гражданской войны, Округ да и весь штат являли собой какофонию евангельской проповеди. Человек мог попасть на небо сотней различных способов, начиная с безбрачия, которое, естественно, вело к прекращению рода человеческого, и кончая стойкой на голове или катанием по земле с пеной у рта — обрядами, приводившими обычно к умножению этого рода, законному или незаконному. Выбор был поистине неограничен. Почти каждый мог сыскать отвечающее его духовным запросам вероисповедание или устраивающий его образ земной жизни. Некоторые из этих скороспелых учений отличались необузданной эротичностью.

Среди этого разгула существовали небольшие группы людей, чья жизнь на земле была так приятна, так устойчива и хороша, что они были вполне согласны респектабельно жить настоящим, не пускаясь в религиозные оргии, не соблазняясь гадательными радостями загробной жизни, с таким подъемом рекламируемой кликушествующими проповедниками, которые не располагали, однако, на этот счет точными сведениями. Таковы были унитарии со своим холодным рассудочным кредо, всегда находившиеся в скромном меньшинстве, и родственные им по духу конгрегационалисты; были и такие, которые не желали связывать себя никакими догмами, чья вера, если они вообще задумывались о боге, ближе всего подходила к деизму лорда Герберта Шербургского. Они ждали награды за свои труды на земле. К их числу принадлежал Джеми, который постепенно отказывался от прежних своих пресвитерианских заумных убеждений. Жена не препятствовала ему — она была дочерью Полковника и наставление в вере получала только от него. Оба они, как и многие вокруг, находили, что жизнь хороша, и единственно, что беспокоило их, это проблема рабства, решить которую, очевидно, было невозможно, не прибегнув к насилию, а насилие могло привести к жестокой трагедии.

Последнее десятилетие над их процветающим Округом, над всем штатом, над всей страной витали дурные предчувствия, сознание обреченности, ужас перед чем-то непонятным, нависавшим над головами мужчин, женщин и детей. Это была угроза гражданской войны, самой жестокой и самой страшной из всех войн.

Полковник понимал, что война надвигается; после его смерти мысль о ней стала тревожить и Джеми — так, как никогда ни до, ни после не тревожила его ни одна мысль. Он почти всегда был уверен в своей правоте, ни на минуту не сомневался в целесообразности средних школ, избирательного права для женщин, запрета на продажу спиртных напитков, что же касается рабства, то тут он, да и не он один, а люди гораздо более образованные и лучше разбирающиеся в обстановке, хоть и не столь пылкие, становились в тупик. Собственно, относительно самого рабства сомнений у него не было. Он был искренним почитателем Эмерсона и постоянно цитировал его слова: «Мы должны отказаться от рабства, или мы должны отказаться от свободы». Подозреваю, что в основе его колебаний лежало неодобрительное отношение ко всему, что шло из Новой Англии с ее торгашескими устремлениями, и — хотя он и сам был немножко фанатик — неприятный осадок, который у него оставляли неистовые словоизвержения наиболее ярых аболиционистов. Кроме того, он был пацифистом, считал, что войны ничего не решают, а только ведут к новым войнам. Как бы то ни было, стоило возникнуть разговору о необходимости силой добиться отмены рабства, как он или распалялся, или же замыкался в себе. Когда же поползли первые слухи об отделении, проблема представилась ему еще более запутанной, и он пришел в еще большее беспокойство. Отделение немыслимо, считал он. Невозможно разделить надвое страну, в которую он так верил. Недопустимо! Но стоило кому-нибудь заметить, что, если южные штаты решат отделиться, удержать их от этого шага можно будет только силой, он терялся и не знал, что возразить.

При всей своей растерянности в одном он был непоколебим: веления совести и собственные убеждения важнее для честного человека, чем любой сомнительный закон. Когда возник вопрос, чтобы рабов рассматривать как движимое имущество, а тех, что помогает им скрываться бегством, приравнивать к укрывателям краденого, прежний кальвинист в нем поднял голову.

На ближайшей ферме проживал старик по имени Джоб Фини. Квакер, пацифист, как и Джеми, также, как он, презирающий истеричных аболиционистов из Новой Англии, либерал. Ему было очень много лет, за восемьдесят; подобно Полковнику, он был еще мальчиком, когда произошла революция, только его либерализм был либерализмом квакера, серьезным, добротным и оптимистичным — не в пример чуть насмешливому либерализму Полковника, шедшему от Вольтера и энциклопедистов.

Медленно, осмотрительно сходились старый Джоб и молодой Джеми, не сразу прояснилось и то, что они оба вынашивают одну и ту же мысль. Мысль эту разделяли, помимо них, и многие другие. Единомышленники встречались в штате повсюду, они были в каждом городе и городке, требовалось, однако, соблюдать осторожность — штат кишел и тайными сторонниками южан, и доносчиками. И все же, встретившись как-то майским вечером, они наметили план действий, и Джеми поехал по каким-то таинственным делам в южную часть штата. Когда он вернулся, Ферма стала «станцией» на подпольной железной дороге, а Джеми и Джоб стали «проводниками». С этого времени на Ферме начали появляться негры, они приходили в одиночку, парами, иногда втроем, проводили на Ферме ночь-другую, а затем их пересылали дальше на север, в Канаду, где их ждала свобода.

Каких только среди них не бывало — молодые и старые, толстые и тонкие, совсем темнокожие и светлые. Джоб Фини и Джеми не задумывались над тем, что они нарушают «Закон о беглых рабах». Они повиновались высшим законам — законам гуманности и либерализма, за которые вел нескончаемую борьбу их герой Джефферсон. И если компания профессиональных говорунов вздумала принимать нелепые, нежизненные законы, то им до этого дела нет, так же как тысячам других граждан, постоянно нарушающих те же законы.

На «станции» помогали женщины джобовского клана, Мария заботилась о том, чтобы беглые рабы были хорошо накормлены во время своего пребывания на Ферме, а сестра Джеми Марта иногда даже провожала их до следующей «станции» в Оберлине.

Пока действовала подпольная железная дорога, много странных людей перебывало на Ферме — неистовые аболиционисты, произносившие высокопарные речи