Над Доном замерли все песни,

И карты врут наперебой,

Как вдруг по всей степи известие:

Какой-то тип на Красной Пресне

Мелькал с цыганской бородой,

А там, как видно, зреет бой.

Ему захлопали зеваки,

Когда он выбраться собаке

Помог из вентеря Бруно,

Умело вырезав звено.

– Какой там вентерь! – на экран

Заметил глядя ветеран, —

Там, если в зубья попадешь,

Всю шкуру сразу обдерешь,

Его на фронте применять

Не стал и фриц, едрена мать.

И тут цыганки и казачки,

Узрев знакомые кусачки,

Под всеми крышами, как стон,

Исторгли сразу: это он!

Все – и цыганки, и казачки, —

Все вместе вспомнили: кусачки

Такие в точности в колхоз

Он прямо с фронта и принес

И по привычке фронтовой

Всегда носил потом с собой.

И все бежать кому не лень,

Где голубой стоял курень,

А вспомнить было невдомек,

Что в этот час на нем замок.

Автобус рейсовый как раз

Приходит в хутор в этот час,

А там уже который год

Родная мать сыночка ждет.

19

Уже и зять ее, на «Волге»

Приехав с Нюрой налегке,

Нашел, что путь был слишком долгий,

А рыбка все еще в реке.

И кто бы мог придумать лучше,

Продав под дачу свой курень,

Дожить свой век, жалея внучек

И без забот встречая день,

Не то что до смерти с берданой

Цыганский остров сторожить

И ждать, когда вернется Ваня,

Хоть вряд ли это может быть.

И, зная мать и мать не зная,

Запомнят зять и дочь теперь,

Как вслед за этим мать родная

Им настежь распахнула дверь

И, выпуская на крыльцо,

Замкнула наглухо лицо.

20

Еще за зятем и за дочкой

От «Волги» гарь не улеглась,

Как оказалось, что сыночка

Мать в тот же вечер дождалась.

Ах, если б можно наизнанку

Весь день тот заново прожить

И вместе с Нюрой на стоянке

Его росою слез облить!

Когда не в траурном «тюльпане»,

Не под дубовою доской,

А при погонах капитана

С подножки спрыгнул он, живой.

Весь путь домой она касалась

Его плеча своей рукой

И, улыбаясь, ужасалась

Вдруг, как пронзенная иглой.

Куда-то сердце опускалось,

Вот-вот прервется этот сон,

И ей казалось, ей казалось,

Что это был не только он.

Недаром Мавра у колодца,

С утра отгадывая сны,

Вчера сказала: он вернется

С бородкой ранней седины.

21

У Дона-батюшки реки

Весь хутор высыпал из клуба,

В котором «любо» и «не любо»

Вразброд кричали казаки.

Три дня свою номенклатуру

И вверх, и вниз перетрясли,

Но подходящую фигуру

Под атамана не нашли.

Не для почета, не для лести,

Не с брюхом только для вина,

А чтобы правил – так по чести,

И не по бабам шаркуна.

Три дня чубатые мужчины,

От жен закрывшись на замок,

Сражались, даже благочинный

С своим крестом им не помог.

В дыму блуждали, как в тумане,

И вдруг узрели из окон

При полной форме капитана

И загремели: «Это он!»

И здесь же, выскочив из клуба

В лампасах красных на майдан, —

Его в объятья: «Любо! Любо!

Ты прямо в тютельку, Иван!»

Такой совсем нежданной встречей

Польщен, растерян и смущен,

Он поднят ими был на плечи

И в клуб торжественно внесен.

Напрасно Клавдия просила,

Чтоб шел скорей домой сынок,

Ее и в клуб не допустила

Толпа, закрывшись на замок.

Киномеханик неизменный,

Доверив ей окошко в зал,

Дал посмотреть, как чин священный

Из сумки Библию достал

И как не ею сын рожденный

Большим серебряным крестом

Был осенен, давно крещенный

Соседкой Маврою тайком.

Потом до полночи из клуба

Никак не мог уйти Иван;

До звезд вздымалось: «Любо! Любо!»

И даже батюшка был пьян.

22

Домой Иван пришел не рано,

Да ей ли было привыкать:

Ждала же вечность из Афгана,

А ночь нетрудно переждать.

Но как бы баржи ни трубили

И сколько б кочет ни пропел,

Они всю ночь проговорили,

И сон от них как отлетел.

И вновь ее бросало в дрожь:

Совсем как вылитый, похож!

– Теперь нас, мама, не лелеют,

Уже медалей не дают

И больше только к юбилеям

Для нас и пляшут, и поют.

Теперь безногие колясок

Уже годами ждут и ждут,

И те же немцы, будто в сказках,

Нам их дают и продают.

И по присяге ли, из долга

Пошел служить в Афганистан,

Уже осталось ждать недолго —

Услышать в спину: «Оккупант!»

Узнал теперь я не по книжкам

Одну страну – не от добра

С тюрьмой подземною под вышкой,

Ее зовут Бадабера.

По книжкам мы не проходили,

Что там и тюрьмы из веков,

А под землею находили

Скелеты с кольцами оков.

За шею, мама, и за ноги

К стене цепями прикуют,

Подбросят шкуру козерога,

И люди стоя смерти ждут.

Я ту страну ругать не стану,

Ее не нам теперь ругать:

Мы шли помочь Афганистану,

Они – его освобождать.