– До нас дойдут одни обломки,

И те сумеют обглодать.

– На каждой крыше ждут вороны,

Когда дадут им поклевать.

– А с этой кралей я б за Доном

Не возражал позоревать.

Казак с невидимой ухмылкой

Ус закрутил под самый нос

И тут же звонко по затылку

Кому-то рядом преподнес,

Да так, что с явною угрозой

Басок заверил молодой:

– Ни по жаре, ни по морозу

Я с вами, батя, ни ногой.

Казак секунду не промедлил

И весь напрягся как струна:

– Спасибо, слышат нас соседи

И не услышит вся страна.

Мели, Емеля, дома вволю

И что угодно, но при мне

Не позволял и не позволю,

Пока в чужом ты курене.

27

– Теперь они, считай, в тюрьме…

– В своем поплавают дерьме…

– На всю Россию будет вонь…

– Сейчас скомандуют: огонь!

– Пока подтягивают танки…

– Не Дом Советов, а Гулаг…

– Стрелять боятся в красный флаг…

– А вот и свечи. Будто в замке…

С надеждой робкой голос тонкий:

– А может, это киносъемки?

И ржет зевак столичных рота:

– Занять всем ложу для просмотра!

Красавцам этим и красоткам

Уже наскучило давно

Смотреть, как взрослых и подростков

Секут дубинками в кино.

Им надо было все в натуре,

Чтоб кровь – так кровь, а стон – так стон,

И чтобы в джинсах по фигуре

Взойти звездой на небосклон.

Но вновь с надеждой голос звонкий

Из-под японского зонта:

– А вдруг и правда это съемки?

И тут же грохот от моста.

28

Пиджак малинового цвета

При этом так и взликовал:

– А как начнут еще ракеты,

Так Дом Советов наповал.

Казак с усами, как у тигра,

Слегка их пальцем расчесал:

– Из пушек данного калибра

Я до Рейхстага доставал.

Затем пошла стрельба такая,

Что телевизор задрожал

И, прерываясь, замигал,

Но сразу дева молодая,

Как щука, спину выгибая,

Всплеснулась, мир оповещая:

– У нас в резерве есть канал!

Ну вот, когда дошло до драки,

Все убедились, что не враки?

И тот на пленку попадет,

Кто первый с крыши упадет.

Одни столпились на экране,

Другие сбились в курене,

И расплывались, как в тумане,

Портреты третьих на стене —

Под каждым в рамке похоронка,

Из века в век струился Дон,

Кормила матка жеребенка,

И это был совсем не сон.

29

Залп новый паузу прервал,

Экран, погаснув, запылал.

– Решили, значит, штурмовать.

– Прямою бьют, едрена мать!

– А это явный перелет.

– У церкви ржет, кого-то ждет…

Казак прошелся по усам:

– А где же сам? А где же сам?

Когда он вспомнил про коня,

Метнулась тень из куреня.

– Ты хоть при ней бы помолчал,

– Да, это я промашку дал…

И он с потерянным лицом

Вскочил и вышел на крыльцо.

На гладь Москвы-реки отсветы

Бросал горящий Дом Советов.

И рать влюбленных в «Мальборо»

Вела свое политбюро:

– Да, исторический момент…

– Не спасовал бы президент…

– Он не такой, чтоб делать ноги…

– Ну, это был бы крах для многих.

– Опять Лубянка и Гулаг?

– Ты сам себе наводишь страх. —

Но претендует и другой…

– Сей туз теперь не козырной.

Казак давно уже вернулся

С крыльца с хозяйкой куреня

И вновь в полемику втянулся:

– Вот это речи про меня.

Я тоже прямо из Гулага

Дошел до Бранбургских ворот

И был под строгою присягой,

Но не обижен на народ.

Достав расческу из-за уха,

Он сам не ждал, что допоет:

– Конь боевой с походным вьюком

У церкви ржет, кого-то ждет.

Вдруг расхрабрился казачина,

Не смог и дальше он молчать:

– Не только мужа или сына,

Дождетесь, бабы, и внучат.

А те, которые плюют,

Еще со временем поймут,

Конечно, если стороной

Не захлестнет и их волной.

И глянул в угол в курене,

Где, отражаясь на стене,

Тень продолжала трепетать —

Опять прямой – едрена мать…

30

Так и не поняли зеваки,

Смеясь над страхами девчат,

Что, рассуждая вслух о драке,

Со всей страною говорят.

И что она, пока смотрела

На тот малиновый наряд,

В который их Москва одела,

Уже не только их презрела,

Но и со вздохом пожалела

Не за наряд, а просто так,

Коль неизбежно час пробьет,

Когда дойдет не до острот,

Как и не поняли обмана,

Надев малиновый наряд,

Что не с чужою, а с экрана

С своей судьбою говорят.

И вряд ли в этом кинозале

Их ждет в жестоком сериале

Заблаговременный конец

С заветным гимном под венец.

Не знал и парень тот кудрявый,

Перепоясанный гитарой,

При каждой вспышке: «Браво! Браво!» —

Кричавший громко не за страх,

Какой увенчан будет славой

На пленке снайпером кровавым,

Качнувшись с песней Окуджавы

На зацелованных устах.

Тотчас к нему на быстрых шинах

Подкатит темная машина

И в ров с другими заодно

Свезет и свалит, как бревно.

По всей стране за горизонт

Катиться будет яркий зонт,

И будет чудиться,