промысел божий. Именно о таком молодом человеке он мечтал — крупном, сильном, здоровом, с честным и наивным взглядом сияющих синих глаз. Этот молодой человек продолжит дело, начатое им. Он наплодит рослых, здоровых внуков по своему образцу, на которых можно будет оставить Ферму, когда он уйдет туда, куда в недалеком будущем предстояло уйти Полковнику. И уж совсем счастливое совпадение — он оказался шотландцем.
Джеми Фергюссон остался. С тех пор он покинул Ферму только раз — на три беспокойных года, а потом все-таки вернулся назад умирать.
В июне следующего года он женился на скромной, тихой молоденькой девушке, сидевшей напротив него за обеденным столом между своими сестрами — гордячкой и насмешницей.
Много-много лет спустя Джонни видел их дагерротипы, снятые накануне свадьбы. Отдельные портреты, трогательные, но и внушительные. Джеми Фергюссон во всем своем могучем великолепии сидит прямо, словно проглотив аршин, огромные руки неловко лежат на мосластых коленях, кажется, будто он не может ни вздохнуть, ни шевельнуться в парадном костюме, надетом ради торжественного случая. Он заполняет весь овал внутри узенькой золоченой рамки, кажется, будто ему не терпится вырваться из нее и вздохнуть полной грудью. Сюртук из плотной материи расходится на могучей груди, открывая жилет с цветочным, до смешного женским узором, рыжие волосы подстрижены ниже ушей и взбиты в великолепный кок на макушке. Рыжая борода, которой он явно гордится, роскошна. Нос слегка вздернут, глаза пламенеют, рот большой и чувственный, но сложенный чинно, на что, очевидно, потребовалось большое усилие воли. Он смотрит с выцветшей старой фотографии, вперив вдаль горящий взор с непоколебимой самонадеянностью молодости. Это портрет человека, который только и ждет, чтобы ему возразили, который родился спорщиком, который получает от битвы одно удовольствие и который без непрестанной борьбы неминуемо зачах бы от скуки.
Узенькая золоченая рамка гораздо больше подходит портрету дочери Полковника, Марии. Чопорно восседает она в своем овале, сложив неимоверно деятельные маленькие руки на атласной узорчатой юбке. Юбка широкая, платье совсем простое, если не считать кружевного воротничка и манжет. На голове маленькая, завязанная под подбородком шляпка со страусовыми перьями. Шляпка придает ей немного нелепый маскарадный вид, возможно, потому, что в этом серьезном, выразительном юном личике так мало кокетства. Шляпка гораздо больше пошла бы ее матери Сюзан. Марию нельзя назвать ни красавицей, ни дурнушкой; и все же в этом лице есть красота, так редко даруемая Провидением женщинам с безупречными чертами, — красота духа, сумевшего побороть суетность в самом зачатке и в девятнадцать лет понявшего, что жизнь есть чрезвычайно важное дело. Этот брак никак нельзя было назвать скоропалительным. Он был обдуман и серьезен — он клал начало династии.
К домику, который построил в первое лето Полковник с помощью Джеда и Генри, давно пристроили два флигеля, чтобы жена Полковника и его дети могли жить так, как подобает семье джентльмена. В самом домике был настлан деревянный пол из досок, напиленных на лесопилке Ван Эссена, стены оштукатурены, и комната — поскольку это позволяли ее размеры — использовалась как общая, где собирались по вечерам все члены семьи, работники и Салли Блэйн. Здесь пресвитерианский священник и обвенчал Джеми и Марию, стоявших под тем самым ярмом, в которое были впряжены волы Бак и Бэрри во время путешествия на Запад из Мэриленда. Ярмо было увито гвоздиками из собственного сада и свисало с потолка над головами жениха и невесты.
Свадьба их было большим событием; на нее съехались пить, есть и веселиться со всего Округа фермеры с семьями, среди которых было много шотландцев. Вечером гости по шотландскому обычаю уложили в постель молодых, а сами вернулись к веселой трапезе, которая затянулась до утра.
Пришлось обойтись без медового месяца: лето было в самом разгаре, травы уже созрели для покоса, и на обширных полях за домом начинала желтеть пшеница. Землю в разгар лета на произвол судьбы не бросит никто, а тем более молодой супруг, который сам хочет растить сыновей. К тому же на следующий день начинались работы по постройке еще одного флигеля для Джеми с Марией и их будущего потомства. Подобно всем остальным, он соединялся с основным домиком, и, по мере того как он рос, последнее окошко старого бревенчатого строения исчезло, и отныне оно стало известно под названием «темная комната», которой теперь пользовались исключительно как музеем, где хранились собранные Полковником кремневые наконечники и окаменелости, а также его книги; здесь же складывались плащи, шубы и шапки в дни больших семейных съездов.
Обзаведясь наконец надлежащим сыном, Полковник сложил с себя обязанности по управлению Фермой и с головой ушел в свои книги и коллекции. Худощавый и легкий, в старомодном сюртуке, он иногда делал пеший обход своей Фермы в сопровождении нескольких крупных овчарок. Он начинал отходить от внешнего мира и не пытался удерживать его в памяти — настало время, когда для него уже больше не имело значения, были ли люди приверженцами Джефферсона или Гамильтона, вигами, федералистами или демократами. Он больше не следил с легким страхом за переменами, происходившими в Округе и в Штате. Ему гораздо интереснее было наблюдать за тем, как орхидея «Мирабель», раздвинув сухую листву, высовывает из зарослей розовую головку. И только когда в его присутствии начинали спорить насчет рабства, он открывал голубые глаза и снова загорался, как в былые времена. У него был свой проект решения этого вопроса, причем в достаточной мере простой. Этот проект он сам давно осуществил. Не было бы проблемы, если бы рабовладельцы сами отпустили своих рабов на свободу, право на которую имеет каждый человек, но поскольку люди — животные злокозненные, все шло к тому, что правительству придется выкупать негров.
Но с ним никто не соглашался. Находились люди, которые были за рабство, другие считали, что нужно силой заставить отменить его. Запевалами этой последней партии был новоанглийцы, которых он всегда презирал, однако к ним примыкал и его собственный зять Джеми, безапелляционный, вспыльчивый и упрямый. Какое-то время старик спорил с ним, потому что вообще поспорить любил, но от спора с Джеми он не получал никакого удовольствия: зять совершенно игнорировал логику и разум и полностью полагался на праведный гнев и «нравственное» право. Джеми не понимал прелести хорошего запутанного спора. Он знал одно: противника надо «перекричать», и, поскольку имел самые здоровые легкие и самый мощный голос в Округе, кто мог ему противостоять?
Так что в конце концов Полковник забыл даже о рабстве и об эмансипации и стал смотреть сквозь пальцы, когда зять, наплевав на
