захламленный двор, как будто был готов вскочить и отвадить всякого, кто попался бы под руку. Двор был пуст. За сараем смутным пятном темнело поле. Он протер глаза, но лучше видеть не стал; зеленая трава сливалась с выжженной. Тогда он стал смотреть на то, что поближе, что можно было разглядеть не напрягаясь. Нэлл исчезла, но трава в том месте, где она лежала, еще была примята. «Так, — сказал он, позевывая, — ну вот, значит, я старею, раз после пустякового пожара меня сморил сон… Такой пустяковый пожар — и вот…» — машинально бормотал он про себя. Он хотел подняться, напряг ноги, но почему-то все-таки не встал. Так и остался сидеть на скамье, опустив голову, уставившись на пыль под ногами. Надо было что-то обдумать, что-то понять; но он никак не мог определить что. Наконец он поднялся и вошел в дом. Там он прислушался, ища присутствия собаки, в ожидании стука ее когтей по грубому настилу. Немного погодя, занявшись поисками еды, устало передвигаясь с места на место и громко бормоча, он уже успел забыть, к чему прислушивался.

Покончив с едой, Ривир застыл за старым столом, положив перед собой руки, не отрывая глаз от неясного тускло-оранжевого света за окном. Потом он непроизвольно обернулся и вдруг увидел, что кто-то стоит в дверях. Обернулся он случайно: никакого звука не было слышно. В приоткрытую дверь заглядывал какой-то мальчишка. С минуту они смотрели друг на друга. Потом мальчик сказал:

— Мистер, нельзя ли вас на пару слов?

Сердце Ривира сильно колотилось, и это его разозлило. Он встал и пошел к двери.

— Чего тебе? — спросил он. И он, и мальчик смотрели в сторону навеса, словно оба знали, что там кто-то есть. Мальчик улыбался странной, широкой улыбкой. — Меня спрашивает кто-то? Отец твой, что ли? — спросил Ривир. Но он не знал, чей это мальчик. Так много кругом развелось молодежи, мальчишки растут прямо на глазах, разве за всем уследишь? — Там что, твой отец? — спросил он.

— Не-е, не отец, — ответил мальчик. Ростом он был Ривиру под подбородок — плотный, сильный мальчишка лет двенадцати, загорелый, с грязными светлыми волосами. Он вышел первым.

Во дворе стояло еще двое ребят. Ривир прикрыл глаза рукой от солнца.

— Чего вам? — спросил он. Наверное, он знал их отцов или дедов, но припомнить не мог. Самый высокий из ребят поставил грязную босую ногу на скамейку. У него были почти что белые волосы, белесые брови и ресницы; он улыбался, глядя на Ривира.

— Вам что, порыбачить у меня захотелось? — спросил Ривир, однако, еще не договорив, увидел, что у них нет удочек. — Идите вон той тропинкой…

— Мы не за этим, — сказал высокий мальчик. — Нам бы… — он спокойно взглянул на Ривира, остальные двое улыбались той же улыбкой и смотрели мимо его головы на крышу дома, — нам бы воды набрать.

— Ну и взяли бы, чего спрашивать, — ответил Ривир. Он махнул рукой в сторону колонки. Но мальчишки не двинулись с места, высокий перегнулся через скамейку и сплюнул в пыль, словно ему надоело дожидаться. Плотный — тот, что заходил к Ривиру, со смазливым, бесцветным лицом и круглым животом, выпиравшим из-под одежды, просто наблюдал. А третий, самый младший, стоял с нагловато-насмешливой улыбочкой, покусывая нижнюю губу. — Вон там. Идите, — сказал Ривир. Сорвавшись бегом к колонке, двое старших подтолкнули третьего, не оглядываясь на Ривира. Он смотрел, как толстый попробовал ручку насоса, будто проверяя, работает или нет, и начал качать. Вода брызнула на деревянный настил. Ривир не уходил, и тут странное, расслабляющее чувство тревоги охватило его — чувство, словно внутри что-то размягчается, рушится, — когда он увидел, что у них нет ни бутылок, ни ведер и что они просто обступили блестящую от воды площадку, толстый мальчишка качает, старая ручка скрипит, а вода хлещет на деревянный настил. Толстый вздергивал ручку вверх до предела, при этом чуть-чуть смешно подскакивал, так что остальные хохотали, особенно маленький; он смеялся, сожмурив глаза, а руками бил себя по ляжкам, как взрослый. Так продолжалось несколько минут, потом это им наскучило.

Они пошептались между собой и оглянулись на Ривира. И тут Ривир отчетливо представил себя: вот он, старик, стоит перед своим полуразвалившимся домом, жидкие седые волосы всклокочены, руки подняты в нелепой растерянности. Мальчишки соскочили с помоста и пошли обратно. Первым подошел толстый. Он улыбался, и когда он был совсем близко, Ривир увидел на его лице капли воды, как будто он только что побывал под дождем.

— Покорнейше вас благодарим от имени братьев и от себя лично, — сказал он. Остальные рассмеялись. Толстый не взглянул на них и с важностью утер себе лоб. Тыльная сторона его внезапно поднявшейся руки была вымазана в грязи и в чем-то красном, должно быть, в краске. Ривир не знал, что ответить. — Мы тут запарились, — развязно сказал толстый.

— Все на ногах, — вставил маленький.

— Да, — сказал толстый, — теперь полегче стало. Ривир молчал. По-видимому, они что-то от него хотели.

— Никак не пойму, — сказал он.

— Эх ты, борода, — сказал толстый. Остальные захохотали, а вместе с ними и сам толстый, внезапно, словно бы и не хотел, а рассмеялся. — Ладно, нам, пожалуй, пора.

— Поужинать надо, — сказал маленький.

— Загостились мы у тебя, — сказал толстый. — Но мы, может, еще заглянем. Может, завтра.

Они повернулись и пошли по дорожке. Ривир смотрел им вслед. Он смотрел на них, и тупая боль поднималась где-то в груди. У колодца мальчишки оглянулись.

— Ты там мух развел, — пискляво крикнул толстый.

— Что? — переспросил Ривир. — Что?

— Мух, говорю, развел, — мальчишки рассмеялись, вдалеке смутно маячили их лица. — Мух полно там, за углом. За тем углом.

Они повернулись и побежали. Ривир стоял, и сердце его продолжало неистово колотиться. Потом он пошел, куда указали мальчишки. Почва там была бесплодная, каменистая, сильно осевшая под стеной. В нескольких шагах отсюда рос сиреневый куст, чахнущий без света… Внезапно Ривир остановился. Он хотел уже было позвать собаку, как вдруг заметил глубокую дыру у нее в животе, и кровь, и поблескивающий хоровод мух, жужжащих прямо над ней. Он подбежал к ней, поскальзываясь на каменистой земле. Когда он наклонился, мухи впились ему в лицо. Он положил руку на голову собаки; глаза ее были открыты и влажны и, казалось, смотрели прямо на него.

Он поднялся с трудом и, разбрасывая ногами гальку, побрел к углу дома. Он почувствовал, что глаза совсем ему изменяют, не верилось, что они могут подвести как раз в тот момент, когда он так в них