— Я копать не мастер, — сказал Плюто. — Ну как пить дать.

— Ладно, оставим пока этот разговор. Успеем все обсудить, когда поженитесь.

Плюто, почувствовав, как кровь прилила к щекам, вытащил носовой платок и долго отирал лицо.

— Одна есть загвоздка…

— Это какая?

— Манюня Джил сказала, что я ей не подхожу с таким толстым животом. А я с ним ничего поделать не могу.

— Какого черта в стуле совать в дело твой живот? — заметил Тук-тук. — На Манюню Джил дурь нашла, Плюто. Ты ее не слушай. Давай-ка женись на ней и не беспокойся. Она придет в порядок, если ты ее куда прокатишь. А дурь на Манюню Джил находит ни с того ни с сего.

— И еще одно…

— Это что же?

— Про это я б и не хотел поминать.

— А ну-ка выкладывай, Плюто, как скажешь, так и сделаем, чтоб раз навсегда тебе успокоиться.

— Поговаривают, иной раз она невесть что вытворяет.

— К примеру?

— Ну, поговаривают, она мужикам проходу не дает, со всяким заигрывает.

— Значит, Плюто, идут разговоры о моей дочери?

— Да, о Манюне Джил.

— Что же это за разговоры?

— Ничего особенного, вот только что мужикам проходу не дает, со всяким заигрывает.

— Ублажил ты меня такими вестями. Манюня Джил для семьи-то всей нашей — малышка, а вот и гулять взялась. Как тут не порадоваться.

— Пусть-ка бросает это, раз я собрался на ней жениться.

— Пустяки, Плюто, — сказал Тук-тук. — Нечего пугаться. И нечего внимание обращать. Она, само собой, беззаботная, но зла на уме — ни-ни. Просто ну так устроена. Ей с того беды нету, да и тебе ж без ущербу. По-моему, бабы сплошь такие, а кто больше, кто меньше — уж это по наклонности. Даже если Манюня Джил пристает к мужикам, так не от дурных мыслей. Как и положено миленькой девочке, Манюня Джил всем по сердцу и сама это чувствует. Если ты ее, Плюто, удовлетворишь да ублажишь, она всех прочих отставит. А ведет она себя так, потому что взялась гулять и не нашлось парня, чтоб ее приструнить. Вот ты мужик подходящий, чтоб ее удовлетворить. По глазам, Плюто, вижу. Так что успокойся.

— Жаль, не может бог, когда создает женщину вроде Манюни Джил, вовремя остановиться и далеко не заходить. Ведь с ней-то что получилось: не понял Он, когда она у него отлично уж вышла. Все старался да старался — а теперь гляньте на нее! Вешается направо и налево, и все такое прочее, едва ли мне когда удастся спокойно уснуть после свадьбы.

— Что ж, может, богова тут вина, Плюто, что вовремя не остановился, но опять же с не с одной Манюней Джил эдак у него вышло. Я на своем веку подобных видал кучу. И далеко ходить не надо, чтоб примеры сыскать. Да возьми ты Бакову жену. Поверь, Плюто, я понять не могу, для чего такие красотки, как Гризельда.

— Вы так считаете, а мне вот, Тук-тук, это не с руки. Видывал я баб чем-то вроде нее, но чтоб с такой дурью, так нет. Когда я стану шерифом, не соглашусь, чтоб она разгуливала, как по-нынешнему. Это ж моему политическому положению повредит. Нельзя ж о нем забывать.

— Тебя, Плюто, покамест не избрали.

— Еще нет, но все складывается в мою пользу. У меня полно друзей по всему округу, и все они для меня день и ночь стараются. Коли никто не всунется и подтасовки снова не устроит, я спроста пройду на должность.

— Ты им только скажи, чтоб сюда не заявлялись. Я тебе свой голос вручаю и все тутошние голоса, так и знай, а твои друзья пускай сюда на ферму и не показываются со всеми руку пожимать. Пойми, кабы один кандидат, а то ж их сотня объявилась в это лето. Я ни единому руки не подал и ребятам, и Манюне Джил, и Гризельде запретил. Чай, догадываешься, Плюто, отчего мне тут этих кандидатов не надо. Кое-кто из них вовсю почесон разносит, а он как привяжется, так лет на десять. Я не говорю, будто у тебя почесон, но чуть не у всякого кандидата он есть. Так что в эту осень и зиму многие в округе заболеют, даже опасно станет в городе появляться.

— Если бы не трудные времена, не развелось бы столько кандидатов на так мало мест. А в трудные времена кандидатов наружу вылазит, словно с собаки блох от щелока.

Тем временем Бак и Шо, выкатив машину из гаража во двор, в двух шагах от дома принялись накачивать шины. Гризельда, жена Бака, поддерживала беседу, стоя в тени крыльца. Манюни Джил не было видно.

— Мне надо трогаться, — сказал Плюто. — Делов сегодня! Я ж должен навестить всех избирателей отсюда и до шоссе, и все это до вечера. Мне пора.

Плюто сидел, откинувшись к стволу дуба и поджидая, когда хватит духу подняться. В тени было так приятно, в поле же, где тени не было, солнце пекло по-прежнему. Даже сорная трава слегка стала поникать от нещадной жары.

— А где нам, Плюто, искать того альбиноса, про которого ты тут поминал?

— Значит, вы, народ, доезжаете до Кларковой мельницы и берете вправо, по проселку вдоль сухого ручья. В миле от заворота приятель и видел его — у опушки, на краю болота, сухостой валил, так приятель говорит. Тормозите и приглядывайтесь. Где-то он там, потому за это время деться ему было некуда. Кабы не дела, я б, народ, с вами поехал да хоть сколько подсобил бы. Однако ж за шерифское место гонка ярится день ото дня, только поспевай голоса добывать. А вдруг не выберут, так и не знаю, как быть-то тогда…

— Авось мы его в два счета сыщем, — сказал Тук-тук. — Я ребят пошлю, пускай порыщут, а я буду от них знака поджидать. В самый раз будет прихватить гужей и повязать его, как только попадется. Чего доброго, закобенится, когда станешь его с собой звать. Но уж мы его добудем, коли он в наших краях. Это ж с каких пор нам его не хватает! Черномазые-то говорят: если человек сплошь белый, так он жилу укажет, а они-то знают, что говорят, — копают ведь больше нашего, а мы с ребятами тоже роем от зари до зари, большей частью. Не взбреди тут Шо пошабашить и в город