Ночью я думала, прислушиваясь к храпу Боба и завыванию койотов: «Судьба Элизабет Броунинг и Бесс в „Маленьких женщинах“ не так уж плоха». Я сомневалась, смогла бы Элизабет остаться нежной и ласковой, если б в ответ на одну из ее причуд лошадь Боба наступила бы ей копытом на ножку.

Когда огород размером пятьдесят на триста пятьдесят футов был вспахан, обработан, проборонован, очищен и бурая глина стала на фут в глубину мягкой, как бархат, мы посеяли горох, свеклу, фасоль, кукурузу, салат, капусту, лук, репу, сельдерей, огурцы, помидоры и кабачки.

Те же действия повторились на другой делянке, площадью в акр или около этого, где мы посадили картошку, капусту, кормовую свеклу и брюкву.

Затем я оказалась втянутой в работу по корчеванию пней. Ареной был фруктовый сад, и в мои обязанности входило пытаться удержать цепь, пока лошадь делала круг, закрепить цепь за ствол, прежде чем лошадь переменит свое место, крикнуть Бобу: «Вперед», и не забыть убежать от тяжелых веток и от влажной глины.

Расчистка земли — очень приятная работа из-за наглядности любого твоего усилия, даже если все кончается огромной дырой. Было интересно наблюдать за сутолокой маленьких фруктовых деревьев, в то время как мы старались вытянуть огромную задиристую елку, и когда затем протестующее дерево последним усилием было оттащено в сторону и земля с готовностью расстилалась под корнями фруктовых деревьев — наблюдать, как маленькое деревце застенчиво выпрямляло плечи и устремлялось к солнцу и небу.

Когда последняя елка была свалена в кучу по другую сторону забора (чтобы сжечь зимой), Боб и я подрезали сухие ветки фруктовых деревьев, пытаясь угадать, каких плодов от них ждать. Мы знали по цветкам ранние и поздние сорта яблок, вишен, груш, слив, но мы совсем не знали, какие деревья будут плодоносить и что именно они принесут.

К сожалению, самые сильные деревья оказались самыми бедными, и многие из них не принесли ничего, кроме двух-трех незрелых шариков. Когда мы еще только расчищали сад, Боб увидел в журнале для фермеров объявление о руководстве по подрезке, которое, как ему показалось, необходимо иметь, и он выписал его. Оно пришло быстро, а вместе с ним огромная цветная реклама садовых инструментов и принадлежностей. Боб заказал и их. Круговые пилы, короткие и длинные ножницы, ножи и мачете. Все для разрушения. В тот первый год Боб практиковался на лозах и кустарниках, коротко обрезая их несколькими точными движениями. Следующей весной он приводил в порядок сад.

— Это нужно удалить, — говорил он, заглядывая сначала в руководство, а потом на единственную на дереве живую ветвь. Все удалялось, а дерево гибло.

— Паразиты, — презрительно цедил он, ухватив сохранившиеся пять живых побегов на дрожащей сливе и срезая их своими губительными ножницами. Дерево погибло. Боб был задет. «Они говорят, что именно так надо делать», — и протягивал инструкцию. «Но, может быть, она относится к молодым деревцам, — предполагала я. — Нашим деревьям, возможно, сорок или пятьдесят лет, и они слабы и истощены». — «И лучше пусть умрут», — заключал Боб, но ему явно стало легче, когда я показала вьющуюся розу на кухонном окне, оставшуюся в живых после экспериментов. Когда сад был вычищен и вспахан, мы приступили к большому курятнику. До этого времени мы покупали весь строительный материал на лесопилке в Доктауне или в местных лавочках, но на этот раз нам понадобились такие редкие вещи, как особое стекло и проволочная сетка, поэтому мы отправились в город.

Мне понравился длинный, изрезанный холм над городом; фиолетово-зеленые топи, которые лежали у подножия холма; белые барашки прибоя и обрызганные им улицы; здания, расселившиеся вдоль берега по главной магистрали, — их лица грязны, но серьезны, а их спины в синяках от ледяных волн, и мне понравился неторопливый ритм города, его ровное спокойствие, его смирение перед прозябанием.

Мы проехали вдоль тихих улиц, красивых холмов, полюбовались удивительными видами, затем зашли в магазины, где покупателями были фермеры и индейцы. В бакалейной лавке пахло потом, сыром, домашним печеньем и навозом. В аптеке пахло лакрицей, дезинфицирующими средствами, потом и навозом. В скобяной лавке — суперфосфатом и навозом. Единственным, кто держал голову выше интересов покупателей, был маленький кондитерский магазинчик, обслуживающий в основном городских жителей. Большими глотками я пила его богатые запахи, когда покупала кулек ванильной карамели (хозяйка называла ее «кармелью»), которая скорее всего никогда не затвердевала, потому что так крепко слипалась, что надо было либо вывернуть кулек наизнанку и вылизать коричневую липкую массу, либо с трудом отдирать кусочки конфет вместе с прилипшей рыжей бумагой и так отправлять в рот.

В конце концов я выбросила весь кулек и принялась смотреть, как чайки с криком устремились за ним, и была разочарована, что они не поднялись в воздух, приклеившись друг к другу клювами.

В ту нашу поездку в город нам трижды повезло. Во-первых, при проверке остатка на нашем банковском счете сумма оказалась на удивление высокой. Во-вторых, мы узнали, где можно достать за десять долларов дюжину несушек. И наконец, в-третьих, мы получили подарок на новоселье — галлон самогона от самых лучших местных самогонщиков, которых здесь водилось без конца. Жидкость в бутыли была темно-янтарного цвета и обладала горячим взрывчатым запахом. Мы попробовали ее в тот же вечер перед обедом, и огни заметались перед глазами.

На следующее туманное утро мы позавтракали до восхода солнца и занялись строительством большого курятника. Работа была трудная, и ее было много: Бобу и мне, точнее — Бобу, которому я мешала, предстояло очистить всю внутренность большого сарая, затем внести гнезда, столы, насесты, вставить рамы в три с половиной стены (оставшаяся половинка была дверью), а в рамы вставить стекла фирмы «Хелсо». Стекло «Хелсо», если верить рекламе, обладало способностью пропускать полезные для здоровья ультрафиолетовые лучи. В первый же день, когда мы их вставили, я ожидала увидеть помещение для цыплят, пронизанное мягким лавандовым светом, и кур, сгрудившихся вокруг лилового пятна. Но в действительности «Хелсо» пропускало то же и такое же количество света, как и матовые стекла уборной.

Посередине старого сарая стояли подпорки из бревен. Мы, конечно, не выдернули их, хотя я полагала, что надо это сделать, пока Боб не объяснил сухо, что они-то и держат крышу. Мы вставили фрамуги, побелили стены, даже между балками, очистили и выскребли грязный земляной пол, и сарай превратился в полезный, хотя и необычный, курятник,