Боб остановил машину у ворот, чтобы открыть их, а я угрюмо озирала горы (так низко нависшие, что у меня возникло ощущение, будто кто-то стоит у меня за плечом) и устрашающее могущество лесов и думала: «Господи, эти горы могут смахнуть нас как муху с подола юбки, перетасовать слегка деревья, и никто даже не узнает». Мысль не утешала, а проезд, казавшийся туннелем под слипшимися ветвями двух рядов гигантских деревьев, не рассеял ее. Тяжелые зеленые ветки хлестали по крыше машины, а ветки поменьше стучали в окна, а колеса машины жаловались на гладкие сухие иголки. Мы проехали что-то около четверти мили, а затем внезапно деревья расступились, и мы оказались на дворе фермы, где, охраняя беспорядочные строения, стояло в цвету большое старое вишневое дерево.

Не знаю — из-за этой вишни или из-за алого ковра сладких фиалок, стелющихся под смешным серебристым дровяным сараем, или из-за того, что само место было очень чистым, кругом ни мусоринки, ни железки, но оно внезапно потеряло заброшенный вид и предстало пусть одиноким, но готовым подружиться. Отзывчивая маленькая ферма, которая при помощи добрых дел: окон или краски, или расчистки — вскоре могла бы стать совсем ручной.

Пока я стояла на дворе, «обживаясь», Боб бегал вокруг с молотком, постукивая по стенам, и восклицал счастливый: «Посмотри, Бетти, кедровые бревна, тесаны топором, а звук-то!» Кедровые доски, покрывавшие стены и крышу, кое-где отошли, и Боб отодрал их, чтобы показать мне кедровые бревна и отметины топора. Дом, очевидно, начатый как бревенчатая хижина футов двадцать на двадцать, к одному концу которого потом добавилась пристройка, был прекрасно расположен на небольшом возвышении, с которого виден старый сад, выглядывавший из-за пихты и плавно спускавшийся к маленькому озеру или большому пруду. Первоначальный сруб с окнами на север и юг и с небольшим шатким крыльцом спереди служил гостиной. С крыльца открывался сад, пруд и, конечно, горы. Горы были всюду — я поворачивалась, натыкалась на что-то огромное и солидное, и, конечно, это оказывалась гора, холодно игнорировавшая меня.

Справа от гостиной мы обнаружили спальню с окнами на север, запад и юг, снаружи увитую розами, жимолостью, которые были и на полу, словно вскарабкались, чтобы заглянуть внутрь и свалились через подоконник. Слева от гостиной находились огромная квадратная кухня с окнами на восток и север, и кладовая размером с нашу городскую квартиру, о трех окнах, выходивших на восток. К кухне примыкала еще одна спальня, окнами на восток и юг. А наверху, когда поднимешься из гостиной по скрипучим ступенькам, найдешь две крошечные спальни со скошенным потолком. Под парадным крыльцом мы обнаружили освоенную летучими мышами кладовку, а сбоку от кухни, рядом с гостиной — проход во флигель.

Очень большая, очень угрюмая и немного ржавая кухонная плита вызывающе стояла у северной стены кухни — остальная часть дома была абсолютно пуста. Полы покороблены и расщеплены, стены тщательно оклеены газетами, датированными 1885 годом.

С первого взгляда строения казались хрупкими и бесполезными, но при близком осмотре обнаруживались крепкие балки и срубы, и мы могли включить в актив большой амбар, два небольших курятника, вместительный сарай и флигель. В актив мы также включили десять акров земли, по всем признакам однажды расчищенной, и тридцать акров девственного строевого леса, кедра и пихты — некоторые из деревьев семи футов в диаметре и больше. На десяти расчищенных акрах, как фигуры на шахматной доске, были разбросаны невиданно красивые и раскидистые, в совершенстве очерченные рождественские елки. Каждая из них была округла, пышна книзу и изысканно отделана коричневыми шишками. Я восторгалась и умилялась ими, когда Боб сказал, что подобные чудесные деревца сотнями тысяч срубаются поставщиками новогодних елок, платящими фермерам по два цента за штуку. Невероятно, как можно говорить о любви к земле и одновременно разрешать подобный вандализм, да еще за такую ничтожную плату.

На краю леса, в тени одной из больших темных пихт мы нашли старый колодец. Он был наполовину заполнен водой, но она едва прибывала, вместо того чтобы струиться веселым потоком, как полагается в это время года, поэтому Боб решил поискать воду в другом месте. В дальнем конце сада мы обнаружили более богатый водой источник, питающий озеро, но так как он не был обнесен и, похоже, не использовался, то либо был недавнего происхождения, либо пересыхал в летние месяцы — время должно было то сказать.

И оно сказало, и вода превратилась в одну из моих главных навязчивых идей.

Мы шли по саду и открывали храбро цветущие тоненькие фруктовые деревья, отталкивающиеся хрупкими ветками от темно-зеленой волосатой груди захватчиков-пихт. Пихты были всюду, огромные и могучие, своими крепкими корнями высасывавшие всю жизнь из земли и оставляющие бедным фруктовым деревьям лишь столько соков и света, чтобы сохранить в живых случайную ветвь. Они не имели ничего общего с аккуратными рождественскими деревьями. Эти были свирепыми оккупантами. Мародерами и насильниками.

Чем больше мы ходили вокруг, тем сильнее становилось во мне чувство, что нам следовало поторопиться с переездом, чтобы суметь помочь этой небольшой ферме в ее сражении с дикой природой. Боб страшно обрадовался, услышав об этом моем ощущении, и мы решили купить ферму немедленно.

За 40 акров земли, шестикомнатный бревенчатый дом, амбар, два небольших птичника, сарай, флигель и угрюмую плиту кредитное общество запрашивало четыреста пятьдесят долларов. У нас на двоих, если сложить все наши сбережения, свадебные подарки, подарки ко дням рождения и позаимствовать из небольшого наследства, которое я должна была получить в 21 год, у нас получалось 1500 долларов. Мы сели на освещенный солнцем порог под вишней, взяли голубой плотницкий карандаш и кусочек дранки и подсчитали, что мы, заплатив за ферму, положим 700 долларов в банк — на покупку, корм и разведение трехсот пятидесяти кур, а остальные употребим на то, чтобы привести в порядок строения.

Топливо и вода были бесплатные, и мы могли бы иметь большой огород, свинью, чтобы поедала отбросы, несколько несушек для своих нужд, а Боб временами работал бы на какой-нибудь лесопилке, чтобы мы могли сводить концы с концами, пока все куры не начнут нестись полным ходом. Написанное голубым карандашом на лежалой щепке, все выглядело самым простым, самым восхитительным образцом жизненного уклада двух людей.

Мы уехали, торопясь домой, чтобы начать действовать. На следующее утро. Боб заплатил. 450 долларов и привез домой документы. А на следующей неделе мы одолжили грузовик, погрузили на него все свои пожитки и устремились в горы,