Нет, я вовсе не ханжа и не затворник, и внимание этих людей было мне крайне приятно, особенно пары нежных особ прекрасного пола, настолько настойчиво пытавшихся уединиться со мной в отдельной гостиной, что чуть было не устроили драку, немало меня этим позабавив. Естественно, как подобает мужчине и дворянину, я постарался их конфликт разрешить, пригласив обеих, по раздельности, естественно, на прогулку на следующий день. Девушки разошлись друг другом крайне недовольные, но от развития конфликта все-таки воздержались, чем немало меня порадовали. Не хотелось бы становиться причиной взаимной их вражды, тем более, что место в сердце моем давно занято настоящим воплощенным ангелом Господним, моей единственно и несравненной Елизаветой. Но Небеса мне в свидетели, как же я устал от всех этих мероприятий. К конце второй недели пребывания в Чернореченске я уже самым натуральным образом лез на стены и даже с определенной ностальгией вспоминал о мрачной тишине каботажного плавания из Архангельска то устья Черной. В какой-то момент мне грешным делом начало казаться, что мен так и не удастся вырваться из нежных но цепких объятий уездного общества, и всю свою командировку я проведу, погрязнув в праздности и безделии, так и не получив возможности проявить то, чем столько лет учился. И Лев Константинович, здравия ему и всяческих успехов, мою начинавшуюся хандру заметил и приложил всяческие усилия, чтобы ускорить мой отъезд. Ах, сколько ж вечеров мы провели с ним в тяжком выборе направления для путешествия. Запад от города был болотистым и топистым, и его мы отбросили сразу, поскольку даже если бы и удалось разведать там что-то, то извлечь и, тем более, доставить до завода казалось задачей если и не невозможной, то, как минимум, крайне трудно выполнимой. Восток — там где возвышался Пояс, казался самой вероятной и надежной целью, но так думал не только я и вся округа была исследована на несколько раз, так что и это направление было похоже на напрасную трату времени. Посему послед длительный рассуждений решено было подготовить экспедицияю на северо-восток. Места то были глухие, находилось буквально пара поселений, да имение Альберта Карловича, что, не скрою, тоже повлияло на мое решение, уж очень заинтриговал меня этот поразительный человек. Имение его находилось, судя по карте, в двух днях конного пути вверх по течению Черной, на одной из ее многочисленных излучин. К имению прилегала деревня на сотню мужиков с семьями да водяная мельничка. Еще в дне пути на север, чуть поодаль от реки, окруженное отвоеванными у многочисленных лесов полями стояло небольшое сельцо, душ эдак на триста, именуемое Крапивино и основанное совсем недавно, не более пятнадцати лет назад, государевыми крестьянами да вольноотпущенниками, привлеченными в эти края щедрыми преференциями, дарованными Государыней — Императрицей, четко намеревшейся использовать этот суровый но богатый край к вящей славе Государства. Где-то еще дальше на север, по словам управляющего проживали еще и кочевые лесные народы сибирских татар и прочих язычников, но они даже ясак не платили, а потому сказать о них что-то определенное он не мог.

[…]

1732 года мая месяца 17 число. К своему великому стыду и сожалению до своего знакомца — Альберта Карловича мне удалось вырваться лишь спустя почти месяц отъезда из Чернореченска. До тех же пор все внимание мое было поглощено различными свалившимися на меня неурядицами. Сперва житейского толка, поскольку в столь небольших деревнях, как Крапивница найти хотя бы просто приемлемое жилье оказалось по-настоящему мучительной задачей. Все что могла мне предоставить община даже при всем благожелательном отношении со стороны местного старосты, во многом обеспеченном вверительными грамотами уездного комиссара и Льва Константиновича, не подходило ни под какие стандарты человека цивилизованного. Но ради торжества дела, порученного мне, пришлось поступиться гордостью и жить практически, как мужичье. После того, как с грехом пополам удалось справиться с бытовой своей неустроенностью, я с головой нырнул уже в дела горные. И, господь мне свидетель, найти в этих бедных горах приличную жилу было не проще, нежели жемчужину в выгребной яме. И ведь в чем ирония: любые гадания говорили мне, что и железа, и меди в окружающих горах с избытком, но запрятаны они настолько глубоко, что даже самые лучшие лозы, а у меня, скажу без преувеличения, в наличии были самые лучшие, которые только можно было купить за деньги, оказывались бессильны. Вот и приходилось сайгаком скакать по окрестностям в поисках хоть самого незначительного выхода.

И третьего дня, наконец, это увенчалось успехом. Найденная мною жила, достаточно богатая, чтобы на нее обращать внимание, располагалась в половине дня пути по нормальной дороге от Крапивницы, чуть в стороне от дороги на Чернореченск. Достаточно далеко и от города и от города, так что, возможно, на то, чтоб ее разрабатывать, придется отдельно строить жилье для крепостных. Может, даже, новую деревню закладывать. Но это дело для уездного руководства, мое же дело небольшое и я его сделал в высшей степени ответственно.

Домой я возвращался в приподнятом настроении, хотя и весьма подуставший, уже в мыслях предвкушая, как сам отправлюсь на завод сообщить эту радостную новость управляющему, а заодно и слегка развеюсь, когда примерно в трех часах езды от отмеченного мною места, на том берегу Черной, на излучине заметил отдаленные огни.

Припомнив давешнюю встречу свою с Альбертом Карловичем и описание данное им своему имею, я тут же сообразил, что вижу именно его. Ну или окружающей его деревеньки и тут же загорелся идеей посетить достопочтенного мужчину. Признаюсь, помимо вполне естественного желания посетить так впечатлившего меня дворянина, мною двигало тщеславие, уж очень хотелось поскорее похвастаться хоть кому-нибудь своего статуса о своей удаче. А тут еще, словно знак свыше, я заметил, что возле стоящего на берегу лодочного домика бродит мужчина с фонарем. Не откладывая в долгий ящик я натянул поводья и отправился в указанную сторону.

Признаюсь, реакция лодочника на мою просьбу перевезти на другой берег немало меня удивила и даже в чем-то побеспокоила. Ужас, исказивший крупные черты немолодого простоватого лица при одном лишь упоминании барина, был непритворным и всепоглощающим, и не походил на привычный для мужицкого сословия трепет перед хозяином. Добрую четверть часа пришлось мне потратить на его убеждение и лишь комбинируя щедрые посулы,