Чернопут примерно знал стоимость подобного жилья и то, что сам покупал виллу за миллион евро, поэтому твёрдо вывел сумму «650». Нотариус зачеркнул её и, написав «630», сказал «сорри»… И Герман сдался, спросив:

– Когда будет сделка?

– Завтра утром приеду с риэлтором, он осмотрит виллу, ознакомится с документами, потом оформим доверенность на его имя и тогда поедем в банк, где переведём деньги на счёт сеньора… – нотариус говорил торопливо, путая испанские слова с русскими, но понятно. Поэтому договорились, что завтра утром Герман будет ждать гостей, тогда и решат всё окончательно.

Утром, после осмотра виллы и изучения документов, они поехали в нотариальную контору, из неё с риэлтором в банк, где у Чернопута ранее был открыт счёт, и только после того как деньги перевели, он подписал генеральную доверенность. Его приглашали отметить сделку в ресторане, но он отказался, сославшись на усталость, а ключи от виллы пообещал передать завтра перед отъездом. А сегодня никак: не ночевать же ему в аэропорту или гостинице?!

Но не ночёвка его заботила, а тайник на участке, который куда-то необходимо определять. Поэтому, вернувшись к себе, Герман попил сока и решил достать тайник, чтобы завтра завезти его содержимое в банк (сегодня он уж не успевал, так как банк работал до четырнадцати часов) и оттуда сразу в аэропорт. Он взял в кладовке лопату и вышел на участок, где под одним из персиков, посаженным собственноручно, хранилась пластмассовая капсула с деньгами, припрятанная на чёрный день. Поэтому и не разрешал Лионелле ничего делать на участке, единственное, что можно было, – это использовать газонокосилку и поливать: не разводить цветников, не окапывать деревья.

И вот теперь Чернопут, признаваясь самому себе, даже был рад, что пришло время достать заначку. А то уж сколько раз в последние месяцы просыпался в липком поту, и никак не мог остыть и успокоиться, когда приходил жуткий сон о полной потери накоплений. Причины были разными, но разве ему от этого легче?! Нет, нет и нет. Поэтому и металась его душа. Она и сейчас заметалась, когда он копнул лопатой… Холодная мысль кольнула в этот момент: «Вот копну, а здесь пусто!» Но нет, лопата упёрлась во что-то плотное, и вскоре он увидел тёмно-коричневый футляр, обмотанный скотчем. На душе потеплело. Начал далее окапывать дерево, незаметно косясь по сторонам, а потом, никого не обнаружив на балконах соседних вилл, подхватил футляр и пошёл к себе, где деньги переложил в двойной пластиковый пакет.

Утром, дождавшись риелтора, передал ему ключи, платёжные документы, вызвал такси и отправился якобы в аэропорт. Сам же остановился в стороне от банка, отпустив такси, и ужом скользнул в сверкающие стеклом двери. Его попросили предъявить паспорт, карточку банка и выложить содержимое карманов на стол. Герман положил телефон, ключи, пошуршал пакетом, сказал «мани», на что охранники попросили открыть его… Убедившись в содержимом, ему улыбнулись, как своему, и указали рукой – мол, проходите. Он заполнил платёжку, дождался, когда пересчитают деньги. Когда их зачислили, он попросил выписку со счёта и на пальцах объяснил оператору своё желание. Она не сразу, но поняла, когда он вспомнил нужное слово «банкариос», понятливо кивнула, и вскоре Чернопут держал распечатку с указанием хранящейся на счету суммы. Он не стал вчитываться в подробности, не понимая их, лишь увидел вчерашнее и сегодняшнее зачисления и общую сумму остатка: почти пять миллионов! Сказав «грасиас», подумал: «Откуда я столько слов-то испанских знаю!» – и под улыбчивые и слегка завистливые взгляды вновь вызвал такси. На пути в аэропорт позвонила жена, тревожно спросила намёком, потому что они договорились не говорить ничего лишнего по телефону, лишь о состоянии виллы:

– Как ты там?

– Всё нормально… Крышу проверил, не течёт. Сегодня или завтра буду дома.

Сказать-то сказал, но душу точила мысль: а правильно ли сделал, может, сразу надо было перевести все средства в Москву и на этом успокоиться. Но ведь спокойствия до конца не будет, хотя и говорили в стране об амнистии капиталов. Но зачастую говорят одно, а делают по-иному, да и инфляцию никто не отменял. В общем, и так плохо, и так нехорошо. Но как бы ни было, а теперь живи и ломай голову, терзай оставшиеся нервы от новой «засады». Единственное, что успокаивало и грело душу, это «банкариос» во внутреннем кармане пиджака у самого сердца.

8

Профессор-словесник Столбов позвонил на следующей неделе. Герман Михайлович только-только пришёл в себя от недавних заграничных волнений, говорить ни с кем не хотелось, но выслушав бойкую преамбулу, в которой тот живописно описал скорый приход весны и, по слухам, отмену масочного режима, ёрнически спросил:

– Иннокентий Павлович, всё так и есть… У вас какой-то вопрос ко мне?

– Вопрос сложный, сразу не объяснишь, поэтому хотелось бы встретиться лично.

– Ну, тогда хотя бы тему раскройте, если вопрос сложный, чтобы, если понадобится, я смог подготовиться.

– Он глубоко личный, касается дачного строительства. Прошлым летом мы с женой прикупили землицы, теперь надо строиться, а финансов, сами понимаете, не густо. Только не подумайте, что прошу денег. Нет, нет и нет! У вас же есть другие возможности помочь?

– Я не директор домстроя!

– Но связи-то имеются. Известно, что именно на нашем комбинате открыли линию по производству панелей для частных домов, и частенько бывают бракованные; девать некуда, а я бы с удовольствием забрал. Но кому нужен человек с улицы, зато вам, думаю, не сложно будет решить такой вопрос. Мне и необходим-то всего лишь комплект на первый этаж, а второй мы сделали бы летним – это совсем другие заботы.

Чернопут вздохнул:

– Действительно, есть о чём поговорить. Подъезжайте в следующий вторник после обеда.

– Договорились! – поспешно согласился профессор, а Герман Михайлович вообразил, как тот после его слов расплылся в улыбке.

Точно такую же улыбку, только с заискивающим оттенком, он увидел на лице профессора, когда тот появился у него в бизнес-центре, запасшись предварительно пропуском через секретаря. Профессор переступил порог кабинета Чернопута и замер.

– Проходите, Иннокентий Павлович! – пригласил хозяин и, поднявшись навстречу, указал на кресло рядом со своим столом. – Так, значит, говорите, что на комбинате брак лепят?! От кого же узнали? Я что-то не владею такой информацией.

– Родственник говорил. Он в прошлом году таким образом дом себе построил. Часть панелей были списаны, а часть специально слегка попортили, чтобы списать: кувалдой углы посбивали – вот и брак. Зато приобрёл по бросовой цене. За взяточку, конечно же, сами понимаете.

– Значит, говорите, кувалдой… А что –