У Тимура же глаза скорее оливкового оттенка. Главное же, но вполне устранимое отчичие — это красивая окладистая борода Тимура. В старину борода являлась атрибутом посконной классической мускулинности. На ум почему-то приходит Садко, славный витязь Руслан и его воинственные конкуренты, 33 богатыря и их дядька, выходящие из волн морских по субботам. Так вот, по красоте и славе своей бороды, которая достигает пряжки ремня, мой брат может соотносить себя с самим Черномором. В молодости, разумеется. Я с наслаждением почесал свой зарастающий щетиной подбородок. В какой-то степени я всё-таки армянин, и зарастаю густо и быстро до самых глаз, но эдакое окладистое старокупеческое чудо, как у Тимура, при должной заботе вырастет на мне не ранее чем через полгода. Пожалуй, увидев собственное лицо в зеркале после бритья, он наконец опознает во мне брата и тогда… Как же в таком случае доказать ему быстро, что он — это я? С этим надо что-то делать…
Проснулся Цикада, и я украдкой наблюдал, как он прилаживает к культям свои протезы. Сколько всего смог вынести этот человек? И способен ли на подобное долготерпение Тимур?
— Я привык к войне, — заметив мой интерес, проговорил Цикада. — Даже и не знаю, как жил бы без неё…
— Хочешь выпить?
Ошарашенный моим вопросом, Цикада уставился на меня, позабыл одёрнуть брючину, и я успел заметить, как увлажнились глаза Тимура. Да, Тимка жалостливый. У такого и вид брошенного котёнка вызывает подобную реакцию..
— У тебя водка? — осторожно поинтересовался Цикада.
— Лимончелло, коньяк, кампари. — Я рассмеялся. — По желанию можно пыхнуть.
— Так я и думал. Москвич не станет простую водку за воротник заливать. У москвича всегда припасено что-то особенное. А пыхом нас на передовой не удивить.
— Кто-то торгует? — осторожно поинтересовался я.
— Вместе с гуманитаркой из тыла возят, — пошутила верхняя полка.
— С той стороны приходит… — проговорил Цикада. — И кое-что покрепче каннабиса. Я говорил командиру, но…
— Что?
— Всё равно приходит.
Чуйка у парня отменная. Он уж и смотрит на меня настороженно.
— Мы давно воюем, — продолжает он. — Девять лет. Поначалу, бывало, созванивались с противоположной стороной. Раненых забрать, мёртвых похоронить, всякие другие дела. А сейчас противостояние вышло на новый уровень. Никаких разговоров. Но трафик через линию фронта не прекращался никогда…
Он помолчал, изучая мою реакцию. Наверное, увечье обостряет чуйку. С увечьем выживание затруднительно, особенно на войне. А развитая чуйка помогает сохранить себя. Как-то так…
— Так ты давай выставляй. Что там у тебя? Коньяк, лимончелло… Что ещё? — Цикада улыбнулся.
Я выставил бутылки на стол. Парни на верхних полках оживились. Тут же возникли улыбающиеся физиономии из соседнего купе. На столе появилась нехитрая и не соответствующая выпивке закуска и пластиковые стаканы. Насупленного Тима задвинули к стене. Он полулежал на своей нижней полке, уши заткнуты наушниками, глаза полуприкрыты. Его приглашали присоединиться к пиршеству, но он демонстративно посмотрел на часы. Действительно, 7: 25 утра. Рановато для выпивки. В конце концов, Тим увеличил громкость своего гаджета и отвернулся к стене. Его тут же окрестили «занудой» и «трезвенником».
— На спор! Я напою трезвенника! — воскликнул я.
— Зачем это? — Цикада прищурил глаза.
Простоватое его лицо внушало мне самую искреннюю симпатию, и я разоткровенничался:
— Этот чувак, Тимур, как две капли воды похож на меня.
Верхняя полка тут же опровергла моё утверждение.
— Я готов доказать, но для этого мне надо его побрить…
— Или самому отпустить бороду… — съязвила верхняя полка. — Ну давай! Посмотрим!
Я тронул Тима за плечо. Тот, всё ещё желая оставаться вежливым, вытащил из одного уха наушник.
— Что вам?
— Понимаешь, надо выпить с ними. Это солдаты… они едут на войну. Надо уважать их риск…
— Вы говорите «они едут», «их риск», «они солдаты». А вы, в таком случае, кто?
Может быть, он всё-таки узнал, но притворяется?
— Братишка, понимаешь…
— Я предпочитаю оставаться на «вы»…
— Охотно! Итак?..
— Итак, вы едете в Украину?
— На Украину я не еду. Планы переменились.
— Испугались?
— Не в этом дело…
Он перехватил инициативу. Точнее, я позволил ему её перехватить.
— В чём же?
— Нашлись дела поважнее.
— Думаю, у таких, как вы, нет дела важнее войны, а не едете на Украину вы из-за людей на той стороне. Да, дело в людях на той стороне.
— А что с ними не так?
— С людьми на той стороне? Они готовы сражаться. И не просто сражаться, а совершать невообразимые жестокости. Я бы побоялся. Нет, я ни за что не стану воевать. Война противоречит моим принципам…
Сказав так, он покосился на искалеченные ноги Цикады. Я думал, дончанин обидится, но тот и глазом не моргнул.
— Недавно вышла нашумевшая статья американской писательницы Элиф Батуман в «New Yorker», — продолжал Тимур весьма оживлённо. — Статья про то, как она сейчас перечитывает русские классические тексты, обнаруживая в них признаки имперскости. Например, Каренин был не просто сухой и чёрствый человек, но еще служил в ведомстве, которое угнетало малые народы Российской империи. По ее мнению, надо такие моменты уметь рассмотреть. При этом те нюансы, которые она видит, сами по себе довольно странные. Например, Нос майора Ковалева — это Украина, которая убежала от России. Не очень лестное сравнение, поскольку Нос у Гоголя натворил черт знает что. В русском Фейсбуке обсуждение этой статьи сразу развернулось в обсуждение тезиса о том, что Пушкин и Достоевский опять во всем виноваты…
— Я не читал ни Каренина, ни Достоевского… — проговорил Цикада.
— Это большое упущение! — горячо воскликнул Тимур. — На «Букмейте» всё есть. Вы подписаны на «Букмейт»?
Цикада потупился, но не от стыда. Он подмигивал мне, высказывая таким образом самую недвусмысленную просьбу. Я откупорил лимончелло и наполнил два стакана — один для брата, другой для Цикады. Цикада выпил и снова протянул мне свой пустой стакан.
— Сладкая водичка, — проговорил он. — Вкусно! В окопах такого не дают.
Тимур же, не заботясь об интересе слушателей, продолжал:
— В процессе прочтения статьи у меня к автору накопился ряд вопросов. Первое: зачем власть и оппозиция пытаются переманить Пушкина на свою сторону? Второе: как быть с русским языком, на который хотят повесить ответственность за войну? Третье: почему интеллигенция так и не дошла до народа и не остановила трагедию? Четвёртое: кто останется в вечности от первой половины 20-х XXI века — «Лето в пионерском галстуке»[39] или Z-поэты?
— Твой брат мажор? — поинтересовался Цикада.
— Он — татарин. Я — армян. Но я точно знаю, что ни Chevrolet Camaro, ни Dodge Challenger, ни Ford Mustang, ни какой-либо другой брутальной тачилы у него нет. Зато у него есть гироскутер.
