– О чём ты думаешь? – Таня повернулась к Игорю.

– О нас думаю. – Он повёл свою руку выше по внутренней стороне её бедра.

– Не балуйся! – Она как-то уютно развернулась в кресле, свернувшись калачиком и зажав Игореву ладонь ногами. – Что ты о нас думаешь?

– Думаю о том, что я люблю Лисёнка, и пойдёт ли она за меня замуж?

– Не пойдёт.

– А шо так?

– Игорь, ты хороший. Мне хорошо с тобой, но мы же не сможем жить нормальной семьёй!

– Старый, да?

– Я не хочу, чтобы люди говорили обо мне, обсуждали, косточки обмывали.

– Тебе не с людьми жить, Лисёнок. Люди так устроены, что всегда будут обсуждать других. Они о тебе только при одном условии скажут: «Она такая хорошая», если смогут добавить: «…но такая несчастная». И детей поднять на ноги тебе не люди помогут. Так что тебе выбирать: или всем людям нравиться или одному человеку.

Игорь остановил машину на холме на обочине. Впереди внизу горели огоньки села, а сверху к ним в кабину заглядывало звёздное небо. На Игоря нахлынула волна какого-то тёплого чувства! Было приятно сидеть вот так, под звёздами, ощущать рядом любимую, даже не столько любимую, а такую свою, родную девушку. Захотелось, чтобы она всегда была рядом, она и её сыновья. Захотелось закрыть их от всех бед и неприятностей, или сделать что-то хорошее. Ехать с ней вот так в машине куда-нибудь, в Крым или в Париж, не важно, чтобы пацаны возились на заднем сиденье, а Танька глазела на красоты, чтобы угощать их мороженным и чтобы Сашка уснул замурзанный и Лёшка тоже, а они бы с ней целовались, пока мальчишки спят.

– Ты торопишься, Игорь. – Она отстранила его ладонь и села ровно. – Поехали, поздно уже. И ещё… Я всё-таки не хочу, чтобы люди говорили обо мне. На работе и так уже шепчутся, что ты зачастил на завод, что мне много внимания уделяешь. Давай не будем наши отношения людям показывать. На работе делай вид, что между нами ничего нет. Хорошо?

– Если для тебя это так важно, то хорошо. – Игорь завёл машину и поехал вниз, в село, к Таниному дому. Поехал, чтоб отвезти её домой, а самому ехать к себе, в холостяцкую берлогу, чтобы улечься в холодную постель, уснуть одному, с мыслями о ней и проснуться тоже одному. Тоска-заноза опять завозилась внутри.

Глава 3

26 апреля

Холостяцкая берлога представляла собой три комнаты в конторском домике при винзаводе. Винзавод был не рабочий – «сухой», как говорили виноделы. Но и «сухой» винзавод охранять надо, а потому на нём посменно, сутки через трое, дежурили по два охранника – Игоревы подчинённые. Игорь ещё прошлой осенью занял бывший кабинет директора под спальню, в бывшей лаборатории сделал себе кухню, а из бухгалтерии – мастерскую. Здесь он поставил деревообрабатывающий станок, сколотил верстак и всю зиму вырезал, строгал, клеил детали новой яхты. У стены, словно рёбра кита, стояли шпангоуты, в количестве двенадцати штук. Рядом изгибался бивнем мамонта форштевень. В фильтровальном цехе, между старым, выпуска шестидесятых годов, чугунным фильтром и ёмкостью № 67 объёмом 1050 декалитров, лежал, вытянув свои семь с половиной метров, киль будущей яхты. Можно уже и собирать скелет будущего плавсредства, прилаживая впереди киля форштевень, а по бокам – рёбра-шпангоуты.

Да вот только что-то не собиралось и не строгалось. Игорь не мог заставить себя заниматься строительством яхты. Танька занимала все его мысли и всё его время.

Вот и сегодня, едва проснувшись, ещё не вставая с постели, он, ставшими уже ритуальными движениями, включил ноутбук, вошёл в «Контакты». Написал ей на страничку: «Доброе утро, страна! Как спалось?» И будет каждые две-три минуты, прерывая готовку завтрака и утреннее занятие спортом, подходить и смотреть на монитор, ожидая ответа. И всё время думать о ней, мысленно разговаривая с ней, «рассказывая» как летом будет катать её с мальчишками на новой яхте, как смастерит с ними лук, как приладит к стрелам гусиные перья и будет учить Лёшку стрелять из лука, как…

Мысли прервал телефонный звонок. На экране мобилки высветилось «Сева».

– Привет, старик. Тут мне твоя Жанка звонила.

– Моя?! – Игорь скептически усмехнулся. – Моя бы не стремилась меня уничтожить. Шо она хочет?

– Хочет продать тебе твою икону.

– Во как! Да-а-а-а… Вот это новость! А я согласен. Сколько она хочет?

– Три с половиной тысяч гривен.

– Почти четыреста пятьдесят долларов. – Игорь быстро произвёл в уме нехитрый пересчё. – Дороговато, конечно, но я согласен. Я правильно понимаю, что она со мной на прямую не хочет иметь дело, и что ты будешь у нас посредником?

– Угу. Вечно этот Игорь меня на амбразуру бросает. – Сева на другом конце мобильной связи смачно булькнул то ли чаем, то ли кофе. – С тебя шоколадка и молода девица.

– Я дам вам три шоколадки, сэр, а девицу вам нельзя, сильно уж вы плодовиты. Договаривайся на ближайшую субботу, – Игорь бросил взгляд на настенный календарь, – на 26 апреля. Пусть приносит тебе икону, я на неё посмотрю и только после этого отдам деньги.

На том и порешили. Радостный от того, что икона, похоже, возвращается, Игорь бросился к компьютеру – написать Тане, что они едут в субботу в Одессу. Пусть, пока на работе, прочитает, подумает, а вечером он ей расскажет всё поподробнее. Елозя курсором по экрану, он вместо окошечка «Татьяна А…» нечаянно нажал «Артем Н…». Выскочила его переписка с сыном. Крайняя, как говорят в опасных профессиях, ещё февральская. Где он спрашивал у Артёма за Алёнку, а тот послал его подальше. На экране, в окружении голубых рамочек, прямоугольничков, картинок маленькими, гнусными червячками чернело: «Тебе это знать не надо. И вообще, отстань, философ ёб…ый». Игорь занёс пальцы над клавиатурой, остановился и, в который уже раз за эти два месяца, так ничего и не написав, сглотнув горький комок, переключился на «Татьяну А…»

Икона была та самая – «Покрова Богородицы». Игорь с Таней стояли, прижавшись друг к другу, под арочными сводами Севиного офиса и смотрели на тёмную от старости, большую икону. А на них из двухвековой темноты смотрели лики. Сама Богородица, держащая в руках ленту покрывала, была почему-то изображена не в центре композиции, она вообще не сразу бросалась в глаза. Её небольшая фигура была вверху, стояла на облачке.