– А в чём, по-твоему? – Сева хлебнул горячий кофе и углубился в компьютер, казалось, потеряв интерес к разговору.

– А дело в том, что америкосам понадобилась здесь, у нас, маленький шухер устроить. И они его таки организовали. А вас, романтиков Майдана, они развели, как цыганка деревенскую дуру. Сами свою страну угробили. Крыма уже нет.

– Не переживай. Всё будет хорошо, вот увидишь. – Сева уже ушёл в Интернет и почти не слышал друга. – Будем жить, как Европа. И Крым всё равно наш. Вот слушай, анекдот прикольный…

Игорь тоже потерял интерес к разговору, видя, что его слова не доходят до разума собеседника. Допив чай и поболтав ни о чём минут двадцать, он уехал. Но уходя, уже в дверях, вдруг сказал: – А вообще, по большому счёту, у нас по стране прошла линия разлома, линия фронта между славянским православным востоком и Западом. На беду нашу или на счастье – Бог ведает.

Уже в пути он вдруг набрал Колин номер и спросил:

– А рядовых вы в свою организацию берёте? Тогда запиши меня…

Глава 2

13 апреля

Серебристая «ДЭУ-Сенс» медленно колыхалась и переваливалась на сельской улице, объезжая глубокие колдобины и стайки желтых гусят. Игорь одной рукой размашисто крутил руль, а другой орудовал в мобилке, вызывая абонента «Таня».

– Я уже подъезжаю. Выходи, – проговорил он в трубку, едва только услышав в ней «Да…». Проговорил, улыбнулся и так и вёз эту улыбку до самого её дома. Игорю нравилась её привычка говорить «да» вместо «алло». Ему вообще всё в ней нравилось.

У ворот его встречали такие же жёлтые гусята, не желающие уступать дорогу машине, Танина мама и два замызганных мальчугана, пяти и двух лет. Младший, Сашка, расположился на руках у бабушки и что-то усиленно втолковывал ей, угукая на только ему одному понятном языке. Лёшка же был занят серьёзным делом – усаживал котёнка в кузов игрушечного грузовика, но тот всё никак не хотел быть участником сомнительных пассажирских перевозок, мяукал, извивался и, в конце концов, дал дёру, задрав хвост и разгоняя гусят с пути. Лёшка, впрочем, ничуть не расстроился, тут же переключив внимание на выходящего из машины Игоря. Сашка, ужом выскользнув из бабкиных рук, тоже рванул к гостю.

– Привет, мужики! – присев перед братьями на корточки, Игорь протянул к ним руку для приветствия.

Лёшка молча подал Игорю свою ладошку, внимательно глядя в глаза. А Сашка громко лопотал что-то, таращась на машину. Игорь взял его ручонку и легонько сжал её:

– Привет, Сашка.

Мальчуган повернул лицо к мужчине и улыбнулся. Улыбка у него была удивительная! У Сашки мгновенно и широко распахивались не только губы, но и глаза! Детское личико словно вспыхивало светом. Игорь радостно рассмеялся и, подхватив Сашку на руки, несколько раз подбросил его в воздух.

– Едем, я готова! – Таня, вынырнув из калитки, окинула быстрым взглядом улицу и юркнула на пассажирское место, по дороге поцеловав сыновей.

Выезжая из села, Игорь всё также улыбался, поочерёдно поглядывая то на Таню, то на дорогу и вспоминая Сашкину улыбку, ощущения от детских ладошек и мальчишеского тельца, сжимающегося от восторга и страха при полёте.

– Ты чего улыбаешься? – Таня бросила свою сумочку на заднее сиденье. – Дашь порулить?

– Хорошо на душе, вот и улыбаюсь. Пацаны у тебя классные. Порулить? Без проблем! Три поцелуя – и ты рулишь до самой трассы! – сказал Игорь, остановившись на обочине и выходя из машины.

– Я согласна! – радостно пискнула Таня. Она не обходила машину, чтобы поменять пассажирское место на водительское. При её миниатюрности она просто скользнула за руль из одного кресла в другое.

Возвращались из Одессы поздно, в двенадцатом часу, переполненные эмоциями. «Маски» были великолепны. Наверное потому, что «в кубе»[1]. Зал от смеха просто корчился в спазмах! В самом начале Пистон-Постоленко прошёлся со своим огромным чемоданом по головам и плечам зрителей, причём сунул Игорю этот огромный и удивительно лёгкий чемодан в руки подержать, а сам принялся жестами уговаривать Таню идти с ним на сцену. Потом махнул на неё рукой и, отобрав у Игоря чемодан, двинулся туда сам. Барский в конце спектакля обрызгал Таню водой из какого-то водяного пистолета, специально выбрав её из зрителей и тщательно прицелившись…

Игорь управлял одной рукой, вторая лежала на девичьей коленке. К хорошему настроению примешивалась почему-то грусть. Всё вроде бы отлично: хороший вечер, под колёса автомобиля послушно стелется дорога, рядом любимая девушка, тело которой он десять минут назад покрывал поцелуями. На губах ещё чувствовался её вкус, его руки, лицо, всё его тело продолжало жить ещё там, десять минут назад – целовать, гладить, ласкать, прижиматься и опять целовать, целовать, целовать… И ощущать её. Всю сразу и каждую её впадинку и выпуклость по отдельности. И всё-таки сидела какая-то заноза.

И заноза эта была в том, что она его стеснялась. На людях стеснялась. Вот десять минут назад она стонала и извивалась, поддаваясь его ласкам, целовала его, обнимала, а сейчас сидит тихонько, расслабленная, положив свою руку поверх его. А в театре, в фойе, она отстранялась от него, всё время напряжённо выдерживая незримую, только ему заметную дистанцию.

«Ну шо, Игорь Владимирович, снесло башню от молодого тела? – думал Игорь. – Снесло… Тебе бы, дураку старому, найти ровесницу, пусть лет на пять – семь моложе, да и жить спокойно, размеренно. Чтоб выглаженные рубашки в шкафу, кефир в холодильнике, чтоб: «Игорёк, тебе это вредно при твоём геморрое…» Тьфу, тьфу – хай Бог милует! Но мы простых путей не ищем! Да?.. Таки да. Нашёл себе молодуху, герой. Когда сексом занимался в машине последний раз? Небось и забыл уже. А вот ответь себе честно: это что, любовь?.. Или, может, это ты так от старости убегаешь? Молодая, красивая, плохо ей после развода, ты-то знаешь, как может быть плохо и одиноко. Вспомни, как тебе было херово. Как будто ведром крутого кипятка ошпарили, и с тебя кожа слезла, и как дико хочется натянуть хоть что-нибудь, хоть дерюгу какую вместо кожи, прикрыть эту боль! Вот ты и воспользовался ситуацией. И ощущаешь себя пацаном семнадцатилетним, чувства захлёстывают, всё как будто в первый раз, и глупости любые для неё готов творить, и дом построить. Готов?.. А ведь-таки да, готов. И таки да, люблю. Хотя и не