– Хотя в мире и полно несообразностей…

Он начал так, но вдруг ему захотелось рассмеяться.

– Как-то странно. Если подумать, это просто смешно. Ладно, наверное, как-нибудь обойдётся, даже если я не возьму в долг.

– Да, должников, наверное, сколько угодно. Говорят, он уже дал в долг ещё в одно место. В какой-то дом свиданий или что-то вроде того.

Слово «дом свиданий» прозвучало для ушей Кэндзо ещё смешнее. Он расхохотался, забывшись ненадолго. И жене тот факт, что муж её сестры давал мелкие деньги в долг в дом свиданий, казался чем-то странным. Но по характеру она не была склонна связывать это с именем мужа. Она лишь весело смеялась вместе с ним.

После того как смех заглох, наступила реакция. Кэндзо заставил себя вспомнить неприятное прошлое, связанное с Хидой.

Это было около времени болезни и смерти его второго старшего брата. Больной при жизни постоянно показывал младшему брату Кэндзо свои серебряные карманные часы с двойной крышкой и, словно заведённый, почти всегда говорил: «Когда-нибудь я подарю их тебе». Молодой Кэндзо, не имевший до того собственных часов, воображал, когда же он сможет прикрепить к своему поясу этот аксессуар, которого ему нестерпимо хотелось, и прожил месяц-другой, втайне включая будущее обладание ими в свои планы.

Когда же больной умер, его жена, уважая слова мужа, публично заявила, что отдаёт те часы Кэндзо. К несчастью, эта вещь, которую следовало бы считать памятью об умершем, была в залоге. У Кэндзо, конечно, не было средств выкупить её. Он был как бы наделён правом собственности от невестки, но не мог прикоснуться к самим часам, и так прошло несколько дней.

Однажды все собрались вместе. И тогда Хида достал из-за пазухи те самые часы. Те были до блеска отполированы. К новому шнурку была добавлена коралловая бусина в качестве украшения. Он с важным видом положил их перед старшим братом.

– Тогда я отдаю их вам.

Сидящая рядом сестра произнесла почти те же слова.

– Спасибо за хлопоты. Тогда я принимаю.

Старший брат поблагодарил и принял их.

Кэндзо молча наблюдал за троими. Они почти не замечали его присутствия. Он не проронил ни слова до конца и чувствовал в душе, будто подвергся жестокому оскорблению. Однако они были спокойны. И Кэндзо, воспринявший их поступок как вражеский, никак не мог понять, зачем они провернули такую дерзкую махинацию.

Он не стал отстаивать свои права. И не потребовал объяснений. Лишь молча охладел. И решил, что охлаждение к родным брату и сестре будет для них самым жестоким наказанием.

– Вы ещё помните такое? Вы очень злопамятны. Брат, наверное, удивился бы, если бы узнал.

Жена, взглянув на лицо Кэндзо, украдкой наблюдала за его настроением. Кэндзо не шелохнулся.

– Злопамятен я или нет, мужественен или нет, факт есть факт. Даже если перечёркивать факты, нельзя убить чувства. Те чувства ещё живы. Живы и всё ещё действуют где-то. Бесполезно – даже если я потушу их, небеса воскресят.

– Если просто не брать у них денег, то и ладно.

Говоря это, супруга имела в виду не только Хиду и других, но и себя, и свою родную семью.

CI

Когда год сменился, Кэндзо с безразличным видом смотрел на изменившийся за одну ночь облик мира.

– Всё это лишнее. Человеческие поделки.

Действительно, вокруг него не было ни конца года, ни Нового года. Всё было лишь продолжением предыдущего периода. Ему стало противно даже смотреть на лица людей и произносить «с Новым годом». Лучше было ни с кем не встречаться и молчать, чем выдавливать такие слова.

В обычной одежде он вышел на улицу. Направлялся туда, где не было новогодней атмосферы. Его затуманенным глазам предстали зимние деревья, заброшенные поля, соломенные крыши и узкие ручьи. Однако он утратил интерес даже к этой милой природе.

К счастью, погода была спокойной. Над полями, где не бушевал холодный ветер, висела дымка, похожая на весеннюю. Тонкий солнечный свет, падающий сквозь неё, мягко окутывал его тело. Он нарочно забрёл в безлюдное место без дорог. И, заметив, что его ботинки от подтаявшего инея стали грязными и тяжёлыми, некоторое время не двигался. Стоя на одном месте, он, чтобы отвлечься, попытался было рисовать. Но скетч вышел таким неумелым, что зарисовка лишь заставила его махнуть на всё рукой. Он потащил тяжёлые ноги обратно домой. По дороге, думая о деньгах, которые нужно отдать Симаде, вдруг захотел что-нибудь написать.

Возня с испачканными красными чернилами листами бумаги наконец закончилась. До начала новой работы оставалось ещё десять дней. Он решил использовать их продуктивно. Снова взял перо и обратился к листам для писания.

Признавая неприятный факт постепенного ухудшения собственного здоровья, но не обращая на него внимания, работал яростно. Словно бы восставая против собственного тела, словно бы истязая своё здоровье, словно бы желая отомстить своей болезни. Он жаждал крови. И, не будучи способным пролить чужую, поневоле довольствовался, выпуская собственную.

Когда он написал положенное количество знаков, то бросил кисть и упал на татами.

– Ах, ах!

Он издал звук, подобный звериному.

Когда пришло время обменять написанное на деньги, то смог обойтись без особых трудностей. Он лишь немного колебался, как лучше передать необхдимую сумму Симаде. Встреча со стариком была ему тоже не по душе. Было ясно, что у того, сказавшего в последний раз «я больше не приду», также не было желания появляться перед ним. Непременно требовался посредник.

– Должно быть, не остаётся ничего другого, кроме как попросить брата или Хиду. Уже был прецедент.

– Должно быть, это самый подходящий вариант. Хотя и не слишком приятно. Не настолько серьёзно, чтобы просить постороннего.

Кэндзо отправился к родственникам.

– Я даю сто иен.

Удивлённая сестра с видом сожаления уставилась на Кэндзо.

– Но такой, как Кэн-тян, с его положением, не может делать такие мелочные вещи, да и старик Симада – не простой человек, а самый настоящий негодяй, так что, наверное, ничего не поделаешь со ста иенами.

Сестра болтала, приписывая Кэндзо то, чего у него и в мыслях не было.

– Но у тебя, однако, с самого начала года довольно толстая кожа на лице.

– Толстая кожа карпа, взбирающегося на водопад?

Хида, с самого начала сидевший по-турецки и читавший газету, наконец заговорил. Однако его слова были непонятны сестре. Не понял их и Кэндзо. Сестра, смеявшаяся «ха-ха-ха» с понимающим видом, казалась Кэндзо скорее забавной.

– Но Кэн-тян молодец. Если хочешь заработать денег, можешь заработать сколько угодно.

– У него голова немного другого размера. От правого министра господина Ёритомо до черепа…

Хида говорил лишь странные вещи. Однако без лишних слов согласился на просьбу.

CII

Хида и брат вместе посетили дом Кэндзо около середины месяца. На улицах, с которых убрали новогодние украшения, всё ещё витал новогодний дух. Двое, сидевшие в кабинете Кэндзо, где не было ни конца года, ни весны, беспокойно оглядывались.

Хида достал из-за пазухи два документа и положил перед Кэндзо.

– Ну, наконец-то покончили с этим.

На одном старомодным языком было написано о получении ста иен и о разрыве всех отношений в будущем. Нельзя было определить, чей это почерк, но печать Симады была поставлена.

Кэндзо молча читал, насмехаясь над словами вроде «с этого момента и впредь» или «для будущего, как оговорено».

– Большое спасибо за хлопоты.

– Если заставить его дать такую расписку, то всё в порядке. Иначе неизвестно, как долго этот тип будет приставать. Правда?

– Да. Теперь можно немного успокоиться.

Разговор Хиды и брата не произвёл на Кэндзо никакого впечатления. В нём лишь возникло чувство, что он дал сто иен, которые мог и не отдавать, но из добрых побуждений. Он никак не мог и подумать, что воспользовался силой денег,