– Всё из-за того, что он занялся биржевыми спекуляциями.

Жена говорила и такое.

– Говорят, пока чиновник служит, биржевики дают ему заработать. Это хорошо, но как только тот уходит с должности, маклеры уже не заботятся о нём, и всё идёт прахом.

– Не понимаю, о чём ты. Вообще, не понимаю смысла.

– Что поделаешь, если вы не понимаете, но так оно и есть.

– Что ты говоришь? Выходит, биржевики никогда не несут убытков? Глупая ты женщина.

Кэндзо вспомнил даже тот разговор с женой.

Он вдруг заметил, что все прохожие спешили мимо. Все были очень занятыми. Все, казалось, имели определённую цель: и они усердно действовали, чтобы достичь её как можно скорее.

Некоторые совсем не замечали его существования. Некоторые бросали на него быстрый взгляд, проходя мимо.

«Ты дурак».

Некоторые даже с таким выражением лица.

Он снова вернулся домой и начал малевать красными чернилами на грязной бумаге.

XCVIII

Через два-три дня человек, прислужник Симады, снова пришёл с визиткой, прося встречи. Кэндзо, не имевший возможности отказаться по ходу дела, вынужден был снова сесть перед тем человеком, похожим на приказчика.

– Простите, что беспокою вас снова в такое занятое время.

Тот был человеком, сведущим в житейских делах. Хотя на словах и выражал сожаление, в его манерах нигде не проявлялось особой почтительности.

– Вообще-то, я хорошо поговорил с Симадой о том деле, и он сказал: если так, ничего не поделаешь, сумма пусть будет такой, но, пожалуйста, дайте до конца года.

У Кэндзо не было таких возможностей.

– Но до конца года осталось всего несколько дней.

– Поэтому он и торопится.

– Если бы были, я бы дал хоть сейчас. Но раз нет, ничего не поделаешь.

– Вот как.

Они помолчали некоторое время.

– Не могли бы вы предпринять определенное усилие? Ведь я тоже, несмотря на занятость, специально пришёл ради Симады.

Это было его делом. Это не было ни усилием, ни хлопотами, достаточными, чтобы тронуть сердце Кэндзо.

– Жаль, но не могу.

Они снова сидели друг против друга в молчании.

– Так когда же можно получить?

У Кэндзо не было определённого срока.

– Как-нибудь в следующем году уладим.

– Поскольку я пришёл с такой просьбой, я должен как-то ответить ему, так что хотел бы попросить вас назначить хотя бы срок.

– Справедливо. Тогда пусть будет до конца января.

Кэндзо не мог сказать иначе. Собеседник поневоле ушёл.

В тот вечер Кэндзо, чтобы справиться с холодом и усталостью, велел отварить себе гречневую лапшу, и, потягивая мутную сероватую жидкость, беседовал с сидевшей рядом женой, поставив поднос на колени.

– Опять придётся как-то отыскать сто иен.

– Если не нужно давать, то зачем вы обещали это, чтобы в очередной раз мучиться.

– Можно и не давать, но я дам.

Противоречие в словах сразу же вызвало неудовольствие жены.

– Если вы так упрямо настаиваете, то ничего не поделаешь.

– Ты любишь нападать на других, говоря, что те излишне рассудочны, но ты сама действуешь очень формально.

– Это вы любите формальности. Во всём прежде всего рассудок.

– Рассудок и формальность – разные вещи.

– У вас они одинаковы.

– Тогда слушай: я не человек, у которого логика лишь на словах. Логика на словах есть и в моих руках, и ногах, и во всём теле.

– Тогда ваша логика не должна казаться такой пустой.

– Она не пустая. Она как спелая хурма, только логика проступает изнутри белым налётом. Это не то, что сахар, налипший снаружи.

Такое объяснение уже было для жены пустой логикой. Она, не могущая принять ничего, что нельзя крепко схватить руками, не любила спорить с мужем. Да и не могла, даже если бы и хотела.

– Ты говоришь о формальности потому, что думаешь, что человека можно понять, схватив лишь то, что проявляется вовне, независимо от его внутреннего мира. Как твой отец, будучи юристом, думает, что если нет доказательств, то нет и оснований для претензий…

– Отец никогда такого не говорил. И я не человек, живущий напоказ. Это потому, что вы всегда смотрите на других с таким предвзятым взглядом.

Слёзы капали из глаз супруги. Её слова прервались. Разговор о ста иенах для Симады свернул не в ту сторону. И постепенно запутывался еще сильнее.

XCIX

Ещё через два-три дня жена впервые за долгое время вышла из дома.

– Навестила, давно не была, и заодно немного с подарками к концу года обошла.

Выйдя к Кэндзо с младенцем на руках, она, с покрасневшими от холода щеками, устроилась в тёплом помещении.

– Как дела в твоей семье?

– Ничего особенного. Может, когда доходишь до такого, перестаёшь беспокоиться и становишься спокойным.

Кэндзо не знал, что сказать.

– Предлагают купить тот красный сандаловый письменный стол, но я отказалась, потому что это дурная примета.

Тот большой китайский стол, сделанный из цельного куска дерева под названием «майбудо», был великолепной вещью стоимостью более ста иен. Отец жены, когда-то взял его в залог у обанкротившегося родственника, и, сам пережив аналогичную историю, рано или поздно должен был отдать его кому-то другому.

– Примета – это ерунда, но у меня, кажется, пока нет смелости покупать такую дорогую вещь.

Кэндзо с горькой улыбкой закурил.

– Кстати, вы же не занимали денег для того человека у Хида.

Жена вдруг произнесла и такое.

– Разве у Хиды есть такие средства?

– Есть. Говорят, Хида в этом году прекратил заниматься спекуляциями с акциями.

Кэндзо счёл это известие естественным. И в то же время странным.

– Должно быть, он уже староват. Но разве не будет труднее, если он прекратит?

– Неизвестно, что будет потом, но говорят, что пока нет трудностей.

Его уход, похоже, был связан с тем, что один из директоров, продвигавших его, порвал отношения с компанией. Однако деньги, которые тот получил по праву после многолетней службы, были достаточны, чтобы временно поправить его финансовое положение.

– Говорит, что сидеть без дела скучно, и если есть надёжный человек, хочет дать в долг, и просил сегодня меня выступить посредником.

– Да? Неужели он стал ростовщиком?

Кэндзо представил Хиду и сестру, которые всегда смеялись над жестокостью Симады. Менялись их жизненные обстоятельства, и те, не замечая того, подражали тем, кого презирали ещё вчера, – в недостатке саморефлексии они были скорее по-детски наивны.

– Должно быть, под большие проценты?

Жена совсем не знала, высокие проценты или низкие.

– Сестра сказала, что если хорошо управлять таким делом, то можно получать тридцать-сорок иен в месяц процентов, и они хотят использовать это как карманные деньги для двоих и жить скромно, но долго.

Кэндзо в уме прикинул основную сумму из названных сестрой процентов.

– В худшем случае они всё потеряют. Лучше бы не жадничали и положили в банк под приличные проценты – это безопаснее.

– Поэтому, наверное, они и хотят дать в долг надёжному человеку.

– Надёжные люди не берут такие деньги. Это опасно.

– Но, наверное, под обычные проценты не проживёшь.

– Тогда и я бы не хотел брать.

– Говорят, и брат в трудном положении.

Похоже, Хида, рассказав брату о своих планах на будущее, попросил его, для начала, взять у него деньги в долг.

– Глупо. Нет таких, кто бы просил: «Возьми у меня в долг, возьми». Брат, конечно, хочет денег, но не нуждается в них настолько, чтобы брать под такие опасные проценты.

Кэндзо чувствовал одновременно и досаду, и комизм ситуации. Своенравный характер Хиды хорошо проявлялся и в этом деле. И непонятна была ему и позиция сестры, спокойно наблюдавшей за происходящим. Хотя они и были связаны кровью, он совсем не чувствовал их своими братом и сестрой.

– Ты что, предложила взять у тебя?

– Не говорила такого.

C

Высокие или низкие проценты были другим вопросом – сама мысль о займе у Хиды не могла быть серьёзно воспринята Кэндзо. Он ежемесячно посылал сестре небольшие деньги на карманные расходы. Если бы теперь он взял в долг у её