– Но проблема в том, что подобное нельзя провернуть немедленно. Нужно подходящее время.

Он достал из кармана ещё один документ, похожий на назначение, и показал его Кэндзо. В нём было написано, что некая страховая компания предлагает ему должность советника с условием ежемесячного вознаграждения в сто иен

.

– Если получится то, о чём я только что говорил, я либо оставлю это, либо продолжу, пока не знаю, но во всяком случае даже сто иен помогут продержаться какое-то время.

В прошлом он отказался от должности по неофициальному предложению правительства – пост главы одного района на пути в Санъиндо. Однако тогда тесть решительно всё отверг. То, что теперь он без особого недовольства брал сто иен от не самой процветающей страховой компании, несомненно, было следствием влияния перемен в жизненных обстоятельствах.

LXXVII

Отец жены был предприимчивым человеком. Он склонен был оценивать людей прежде всего с точки зрения их деловых качеств. Когда генерал Ноги, ненадолго став губернатором Формозы, вскоре оставил этот пост, он сказал тогда Кэндзо следующее:

– Как личность господин Ноги твёрд в принципах и глубоко чувствителен, поистине выдающийся человек. Однако когда речь заходит о том, был ли господин Ноги подходящим кандидатом на пост губернатора, мне кажется, здесь много места для споров. Личная добродетель, возможно, хорошо воздействует на близкое окружение, но недостаточна, чтобы принести пользу тем, кто находится вдали от начальника. В этом отношении всё-таки важны способности. Без них, какой бы хороший человек ни был, он не может ничего поделать, кроме как сидеть сложа руки.

Благодаря своим служебным связям тесть управлял делами одного общества. Эта организация, возглавляемая маркизом, благодаря его усилиям успешно реализовала изначально намеченные планы, а затем была ликвидирована. И отцу жены были доверены остатки средств в размере около двадцати тысяч иен. После того как тот лишился должности и неудачи следовали одна за одной, он в конце концов потратил и эти деньги, незаметно израсходовав их все. Однако, чтобы сохранить доверие к себе, никому об этом не рассказал. Следовательно, он должен был каждый месяц изыскивать около ста иен процентов, которые должны были приносить те деньги, поддерживая видимость их наличия. Для него, больше озабоченного этим, чем собственным финансовым положением, получать сто иен ежемесячно от страховой компании, крайне необходимые для поддержания его общественного положения, должно было быть большой радостью, если вдуматься в его тогдашние чувства.

Кэндзо, узнавший об этом гораздо позже от жены, лишь почувствовал новую порцию жалости к тестю, и он не стал даже негодовать из-за того, что отец жены оказался бесчестным человеком. Кэндзо и вовсе не считал позором быть женатым на дочери такого субъекта. Однако в отношении супруги по этому поводу почти всегда молчал. Жена иногда говорила ему:

– Мне всё равно, какой муж, лишь бы хорошо ко мне относился.

– Даже если вор?

– Да, да, будь то вор или мошенник, мне всё равно. Лишь бы он дорожил женой, и этого достаточно. Каким бы великим или выдающимся ни был мужчина, если он зол дома, для меня это ничего не значит.

Действительно, супруга была именно такой женщиной. Кэндзо тоже соглашался с этим мнением. Однако его догадки распространялись, как ореол вокруг луны, за пределы слов жены. Где-то витало ощущение, что она этими фразами косвенно упрекает его, поглощённого лишь учёностью. Но гораздо сильнее Кэндзо ощущал, что она, не понимая сердца мужа, таким поведением тайно защищает своего отца.

«Я не из тех, кто отдаляется от людей из-за таких вещей».

Он, не старавшийся объяснить себя жене, не забывал и в одиночестве повторять слова оправдания.

Однако то, что между ним и тестем возникла естественная пропасть, он мог объяснить лишь результатом чрезмерной важности, придаваемой отцом жены деловым качествам.

Кэндзо не пошёл с новогодними поздравлениями к нему. Лишь отправил открытку с пожеланием «счастливого Нового года». Отец не простил этого. Открыто не упрекал его. Он заставил своего младшего ребёнка, лет двенадцати-тринадцати, написать кривыми иероглифами тоже «счастливого Нового года» и отправил Кэндзо ответное поздравление от имени этого ребёнка. Тесть совершенно не задумывался о причине, по которой Кэндзо не поздравил его лично.

По одному поступку судят обо всём. Прибыль порождала прибыль, дети – детей. Они постепенно отдалялись. Кэндзо, проводивший резкое различие между преступлением, совершённым по необходимости, и ошибкой, совершённой намеренно, хотя можно было обойтись и без неё, сильно возненавидел это нежелательное свойство характера.

LXXVIII

«С ним легко поладить».

Хотя Кэндзо и сознавал, что в действительности обладает в избытке тем, что легко могло бы расположить к себе, ему было досадно, что другие думают о нём именно так.

Его нервы остро тосковали по человеку, который сумел бы превозмочь подобную досаду. В толпе он всегда мог различать таких людей. Однако сам он никоим образом не мог достичь подобного уровня. Потому-то такие персоны и бросались ему в глаза. И ещё больше хотелось ему уважать таких людей.

В то же время он бранил себя. Но ещё яростнее бранил тех, кто заставлял его бранить себя.

И вот между его тестем и им самим постепенно образовалась пропасть, созданная самой природой их связи. Не было сомнений, что отношение его жены к нему также исподволь этому способствовало.

Когда их отношения становились натянутыми, сердце жены постепенно склонялось к родному дому. И там, вследствие сочувствия, тайно должны были поддерживать родную дочь. Но встать на сторону супруги – в данном случае означало не что иное, как сделать Кэндзо врагом. Они лишь всё больше отдалялись поэтому друг от друга.

К счастью, природа даровала его жене истерию в качестве смягчающего средства. Припадки возникали как раз в те моменты, когда отношения между ними достигали наивысшего напряжения. Кэндзо бывало поднимал свою супругу, лежавшую ничком в коридоре по пути в уборную, и приводил её в постель. Случалось и так, что он, поддерживая её сзади за руки, возвращал в спальню, когда та сидела на корточках на краю веранды, с которой среди ночи была сдвинута одна ставня.

Только в такие моменты её сознание всегда было смутным и неразборчивым, словно во сне. Зрачки её были расширены. Казалось, внешний мир отражался в них лишь как призрачное видение.

Во взгляде Кэндзо, который сидел у изголовья и смотрел на её лицо, всегда мелькала тревога. Порою чувство жалости брало верх над всем. Он причёсывал растрёпанные волосы бедной жены. Вытирал вспотевший лоб влажным полотенцем. Иногда, чтобы привести её в чувство, брызгал ей в лицо водой или поил её изо рта.

Картины прошлого, когда её припадки были сильнее, нежели теперь, будоражили память Кэндзо.

Однажды он каждую ночь привязывал тонким шнурком свой пояс к поясу жены и так ложился спать. Эта мера, при которой длина шнура составляла около четырёх сяку, давая возможность свободно поворачиваться во сне, применялась много ночей подряд без всяких протестов со стороны супруги.

Однажды он приставил дно чайной чашки к солнечному сплетению жены и изо всех сил надавил. И даже тогда, когда та пыталась выгнуться дугой, супруг, обливаясь ледяным липким потом, должен был сдерживать её демоническую силу в этой одной точке.

Однажды он услышал из её уст странные слова:

– Вот и господин Солнышко явился. Приплыл на разноцветном облаке. Как страшно, мой милый! Мой ребёночек