в голосе произнесет: " Что ж, бей да отвези меня обратно к моим, да брось там, чудеса!". Тут и дети на всякий случай налетят, крутятся между ними, а вдруг на этот раз батюшка и матушка взаправду надумали ругаться: отец! оставь! И все разом расхохочутся, да и только.

Насильники

Карткожа подрастал и все острее чувствовал и понимал, как несправедлив мир. Сколько раз его обижали ровесники, дразнили, измывались над бедной его головушкой. Однажды каржасевский отпрыск — известный шалун - отнял у него карандаш и не отдал. И просил его и умолял, нет, не вернул. И так разозлил, что Карткожа выхватил из — под руки байского сыночка письменные листки и, разорвав, раскидал. Богатый баловень тут же кинулся на него с

двумя своими дружками, повалили, побили, в кровь разбили нос. Карткожа явился дом ой в слезах и к отцу. Обида охватила и Жумана, вскочил на коня и к отцу драчуна. И все как было, примерно, изложил баю и потребовал наказать обидчика своего сына да карандаш вернуть. Бай же, нисколько не смущаясь, заявил, что он наговаривает на его сыно чка. Что тут поделаешь, огорчился донельзя Жуман и вернулся восвояси. И утешил дитя: "Потерялся карандаш, ничего, я тебе новый куплю у торговца". Как-то, напали озорники на одного мальчика из аула Карткожи, решил заступиться, да самого так толкнули, что, у пав, расцарапал до крови всю руку. И разве только это? Сколько раз зимой дети опрокидывали его с верхового бычка в сугроб, за пазуху снега натолкают, книги раскидают, шубу порвут... Перепуганного бычка попробуй догони, так и приходилось

тащиться по пояс в снегу на своих двоих домой. Да что там говорить... наиздевались! Мысли о таких невзгодах не раз неприятно волновали Карткожу, закипало прямо все в груди: "Эх, бедный я, ау! Иначе... чем я хуже них, не глупее ведь? Может, они по способностям меня превосходя т? Если чем превзошли, так это отцовской скотиной. Мир какой, ай! Будет ли такой денек, когда я заставлю их всех страшно —страшно пожалеть? " Ну да пусть. Разве он один страдает? Отцу тоже еще как достается. Сват волостного, сам богатей, за какой —то мелкий должок отнял у них быка, как ни бились за свое — все напрасно. Куда отцу тягаться с родней волостного! Кому на него жаловаться? Нет таких заступников на свете. Зимой вот курьер в мундире заявил, что для толмача нужна лошадь, съездить туда - сюда, и отнял о тцовского единственного

гнедого рысака, на котором в город добирались, и овец пасли. Пропал конь, лишь шкуру вернули. А аульный голова тут как тут: почему налог за гнедого не уплачен?! И давай орать на отца, костерить его по-всякому. Все пришлось выслушать Карткоже. Бий соседнего аула присвоил сенокос отца, куда только не ходил он жаловаться, да н и к т о н е с т а л с в я з ы в а т ь с я д а ж е с э т и м доморощенным судьей. И это известно Карткоже. И царапает его сердечко. Все они: волостной, толмач, курьер, аульный голова и вс якие другие, кто разъезжает верхом с важным видом, представлялись Карткоже насильни - ками, грабителями, душегубами.

Подражание

Карткожа, отучившись по старинке, стал вроде как благочестивым муллой. Даже, наслушавшись у зятя мелодий макамов, наловчился распевать

молитвы; начнет читать суры из Корана, да не просто, а мелодично, плотно поджав под себя пятки и сомкнув веки. В скорбный час мог подсказать, как следует, согласно законам шариата, выносить покойника, как обмыться новобрачным перед бракосочетанием, кому положены подаяния, непременно прибавит, да мало ли! Однако за всю эту большую н а у к у и т р у д н е и м е л н и о н с а м , н и отец его ни копейки, от имеющих ее. Отчаиваясь, Карткожа особенно уповал на милость Бога и молился со всем возможным усер дием; на случай, если Бог не услышит его просьб, просил помощи у пророков, святых, суфиев и ученых богословов старины. Могу предположить, что все перечисленные высокопочитаемые личности оказались глухи на ухо — никто не услышал мольбы юного муллы, никто и з них не подсобил. Да и как! Если от них и следа не осталось - остался один прах.

Карткожа прослышал, что в каждой волости есть школы, и учатся в них разночинные ученики, за два -три года выучивают русский язык и готовы работать толмачами — переводчиками. В прошлом году видел он такого переводчика при русском начальнике. Ах, как он выглядел! Сам беленький — пухленький, а пуговицы золотые! С городской прической. На ногах сапоги, как у государя. Как начал переводить речь начальника, так у всех рты пораскрывались — так гладко и важно! А начал было толковать чисто по -русски с одним полицейским, так т ому и деваться некуда было! (Всем известно: кто больше наболтает русских слов, тот и победитель). Очень понравилось Карткоже, как переводчик загнал того стражника. Удивлялся: надо же, и среди казахов есть такие знатоки, ведающие как свой, чужой язык, ау! А как принимал переводчика волостной голова! На самом почетном месте расстелено было под него шелковое одеяло, а под локоть подсунута пуховая подушка;

полеживает на боку и покуривает папироску, а чай подали — ну как в волшебной сказке! На пальчике у него та кой перстень, что и названия ему нет, а на белой жилетке колыхалась серебряная цепочка от часов, из грудного карманчика пиджака выглядывала искусная расческа и еще какая -та невиданная вещь - эту картинку Карткоже никогда не забыть. А если взять местного то лмача? По всей округе не сыщешь такого казаха, кто бы его не опасался, кто бы подошел к нему не с почтением. А какой писака! Как начнет строчить своим пером, так кажется Карткоже, что строка толмача по весу не менее