Парень, который вернулся в родной аул летом двадцать первого года, был не похож на того, который когда -то уезжал отсюда. Возмужал? Да... Много пови дал? Да, ты много повидал... Так я разговаривал сам с собой, сидя на берегу моего озера и глядя на свое отражение в спокойной прибрежной воде. Я действительно и зменился. На эту мысль меня наталкивало и то, что «советский учитель» Есым Досболов разговаривал со мной как равный с равным.

Если бы кто -нибудь издали наблюдал за нами, то подумал бы: эти двое вот -вот подерутся. Вскакивают с места, размахивают руками, кри чат друг на друга. На самом деле мы проявляли полное единодушие и просто убеждали один другого, что дальше терпеть нельзя. Волостной Совет, аульные Советы по -преж нему в руках баев. Они вроде в стороне, должностей там не занимают: Действуют через подставны х; целиком от них зависимых и послушных их воле. Лжебельсенды - называли таких людей в газетах. Ложный актив. По существу байские прихвостни. Однажды Есым, я и с нами еще трое активистов, которые думали так же, как мы, с утра поехали в аул, где находилась новая власть - волревком. Председателем его был сын одного из баев, и весь состав ревкома состоял из представителей различных сильных родов. На каком -то новом языке, угрожающем по своему скрытому характеру, мы потребовали созыва волост ного съезда и обсужд ения дел в волости. Председатель волревкома кивнул и ушел, пообещав вскоре вернуться. - А что, если они не захотят уступить? - задумчиво обратился к самому себе Есым. - Как - не захотят! - Это бурлили мои девятнадцать лет. - Людям все объясним, они заставят их по дчиниться! И не забывай, что я родился в год барса.! -Я воинственно взглянул на свою партизанскую бер данку, осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости кого -нибудь, кто захотел бы оказать нам сопротив ление. Председатель вернулся. - Собирать людей - много зай мет времени; - сказал он. - Кто на джайляу, кто еще на зимовке... У каждого своих дел много. Лучше.мы сами... Хотите отстранить нас от работы - пожалуйста! Отстраняйте. Беритесь сами - и управляйте делами. А мы уходим по доброй воле. Видимо, они не захотели на людях обсуждать, спорить до хрипоты, опровергать справедливые обвинения. Шума не захотели.

Так на протяжении получаса в нашей волости были смещены без разбора председатель волревкома, секретарь, военком, заведующий отделом народного образования, заведую щий земельным отделом. Мы принялись распределять между собой обязанности. После похода с партизанами я стал питать особое пристрастие к оружию. Шашка на поясе, винтовка за плечами, а еще лучше - наган в кобуре, и больше мне ничего не надо! Учитывая боевой опыт, меня единогласно решили назначить военкомом. Очень странно, но в губернском центре нас не только не осудили за беззаконие, за самоуправство, а утвердили в новых должностях. Утвердили и наше первое реше ние - о переносе волостной столицы в другой аул. Есым убедительно обосновал его: у бывших хозяев здесь слишком много приспешников, а в другом ауле, в бедняцком, нам легче будет сговориться с людьми. Но старый аул со скрипом поддавался новшествам. Вспоминаю свои разговоры с одним пожилым чело веком из соседнего аула, его звали Омар. - А ты чей же будешь, парень? Чей родом? - спра шивал он, не узнавая меня и после двадцатой встречи. Внимательно выслушав ответ, он продолжал рас спросы: - А-а... Как же! Вот, оказывается, ты кто. Я тебя узнал... Все еще на ста ром месте? -Да, Омеке, на том же самом. - А кто теперь ваша милиция? - Он имел в виду главное лицо в волости. - Все тот же молодой жигит. - Ну слава аллаху... А каператып - кто?- Это он интересовался председателем потребкооперации, который считался вторым по влия тельности чело веком в волости. - Вы его знаете, Омеке. Высокий такой... - Значит, все по -прежнему, все на своих местах. Ну слава аллаху, слава аллаху. И мы расставались до следующего раза, когда все эти вопросы повторялись в той же последовательности; Д ругих вопросов я от Омара не слышал. Он знал одно: милиция - это

власть. Каператып - лавка. От власти лучше подальше, к лавке - поближе... Хорошо, что на этих местах остались прежние люди, которых он уже знал и к которым привык. Я искренне огорчился, когда через девять месяцев в волостях: упразднили должность военкома й я лишился своего оружия. Кто знает, не случись этого, я бы сегодня ходил в генералах, а не остался на всю жизнь рядовым солдатом. А тогда я не мог примириться с мыслью, что должен буду расст аться с оружием, и потому пошел работать в милицию, заместителем начальника, а в аулах меня стали звать Габит - орынбасарЧ Но время шло, и я все чаще вспоминал разговоры с Бекетом Утетлеуовым, его советы и наставления. Вспоминал пророчество Сильвии Михайловн ы. Но вместо поэм и рассказов я пока писал протоколы: лошадь мухортой масти, украденная у Мухаммеджана из аула Алдай, задержана в Пресновке, но ее новый хозяин Тулеу отрицает, что он ее украл, а говорит, что купил... Я принимался за расследование, но уже п онимал^ что эта работа - не навсегда, не надолго, что меня ждут новые дороги.

Домой на побывку приехал Сабит Муканов; Мы с ним встретились. Это было в разгар лета, в двадцать третьем году. Оказывается, Сабит к тому времени давно пере* кочевал в Оренбург, на рабфак. Что такое рабфак?.. Рабочий факультет. Туда принимают тех, для кого в прежние годы дорога к высшему образованию была закрыта. Честно говоря, я завидовал Сабиту. Ведь он с восемнадцатого года жил в больших городах, его кругозор был гораздо шире, чем у меня. Он легко и свободно рассуждал о положении дел в стране, о будущем Казахстана, о международных отношениях.

Юрынбасар - заместитель.

И знал об этом не понаслышке, а из первых рук - из Оренбурга1. Жил он у самого председателя Совнаркома - поэта -революционера Сакена Сейфуллина, который поддерживал подающую надежды творческую моло дежь. И это