ней многие тайно вздыхали, У нее глаза живые, яркие, глубокие, как озеро Кожабай, возле кот орого наш род проводит лето... Р1 голос у нее красивый, особенно когда смеется, - серебристый, напоминает колокольцы на тройке. Приятно слушать, даже если она, вот как сейчас, называет темы сочи нений. А от них зависит вся моя дальнейшая судьба. Сильвия Мих айловна говорила: - Выбирайте сами... Можно написать о том, что вот в эти весенние дни в наших краях крестьяне сеют хлеб. Хлеб! Не забывайте, что Поволжье голодает. Во многих городах до сих пор выдают осьмушку на взрослого. А у нас в станице у некоторых лю дей амбары лопаются... Хлеб - вот одна из тем ваших сочинений... Потом - у нас открылась весенняя ярмарка. Это тоже тема. Неко торые из вас участвовали в ликвидации опасной банды. Им, верно, есть о чем рассказать после похода. Я горделиво расправил плечи, когда она заговорила про тех, кто ходил с партизанами Ковалева, Но тему все -таки выбрал другую: «Пресногорьковская весенняя ярмарка 1921 года». Так было написано на доске рукой Сильвии Михайловны, и это название я вывел у себя в тетради. Только вчера я ход ил на ярмарку - и наблюдал там немало случаев, когда грустное и смешное шло бок о бок, и было непонятно - радоваться или печалиться. Ярмарки не бывает без того, чтобы не поторго ваться. Если продать, так подороже, а купить - поде шевле... Для таких, которы е не понимали языка друг друга, были общепринятые
знаки: рубли показывались на пальцах, копейки - на суставах, полтинник обозна чался полпальцем. - Двадцать! - говорил русский крестьянин, дважды выбрасывая перед продавцом сжатые кулаки. - Жиырма!.. - утверждал с вое казах, тоже два раза выставив оба кулака, но несогласно мотая головой. - Чего же тебе еще? - недоумевал покупатель. Казах неодобрительно молчал, поглаживая шею быка, с которым и не стал бы расставаться, если бы не нужно было покупать серники, керосин, сит ец на рубашки и платья, в особенности чай! - Ладно, пусть... - решался русский, что -то прикинув в уме.- Пятерку прибавлю, - показывал он опять же на пальцах. - Бес? Жок, жок, - не соглашался продавец и наста ивал: - Бир бут ун. - Это означало: «Прибавь пуд муки». Казах не мог объяснить, что ему нужно, русский не понимал казаха, а толмача, будто назло, поблизости не было. Казах показал, как жуют хлеб. - Калач тебе?.. Буханку?.. - В голосе покупателя послышалась злость. Продавец же никак не мог изобразить муку. Тут ему ни лицо, ни руки не могли помочь, и сделка не состоя лась. Русский выругался по -казахски, казах - по-русски, и они разошлись. Русский махнул рукой, а казах сплюнул. Неподалеку от них несколько приезжих из аула, стараясь не выдать восхищения, рассматривали серого в яблоках коня, на котором перед ними, туго натягивая поводья, гарцевал цыган в яркой красной рубахе. Он один выпускал семьсот слов, пока те семеро успевали произнести семьдесят на всех. Его кнут резко свистел в воздухе. Цыган то соска кивал, предл агая любому, кто захочет, проехать на его коне. А кто проедется - уже не захочет с него слезть... То снова взлетал в седло, делая вид, что пришел в отчаяние от несговорчивости покупателей, от их непонимания собственной выгоды. - Даром же отдаю! Даром! - кричал он. - Ты ход проверь, милый! Садись и проверяй ход. Сам бы ездил, да деньги надо...
Три жигита, сохраняя недоверчивое выражение на лице, поочередно проехались на красавце -жеребце, потом отошли в сторону, посовещались, и один из них стал отсчитывать заму соленные пятерки, трешки, рубли. Цыган хлопнул нового хозяина по руке, из полы в полу передал ему повод - и растворился в ярмарочной толпе. Продолжение этой истории я узнал в доме Сагин дыка; покупатель оказался его знакомым. К вечеру конь захромал на пере днюю ногу, а к утру слег. Повели его к ветеринару. Ветеринар осмотрел, пожал плечами и сказал, что водка, которую накануне влили в коня, выдохлась, и, если хозяин в самом деле собирается на нем ездить, надо его каждый раз подпаивать. Растерянный приезжий б родил по ярмарке, рас спрашивал, не видел ли кто человека с черной бородой и кнутом, в красной атласной рубахе и черной жилетке. Вот из таких картинок и состояло мое выпускное сочинение - в ученической тетради оно заняло десять страниц. А через день или дв а весь наш класс толпился в коридоре, у закрытой двери учительской. Вызывался по одному. Нас, великовозрастных, было девять, как я уже говорил. Восемь переступили порог и возвратились с бумагами в руках: свидетельствами об окончании школы. Я настороженно п рислушивался. В учительской шел какой -то спор. Звонкий обычно голос Сильвии Михай ловны звучал приглушенно - сердито и обиженно. Она на чем -то настаивала, а с ней, видимо, не соглашались. Один только раз мне удалось разобрать ее запальчивые слова: - А я вам всем говорю!.. Мои товарищи держали свидетельства в руках, словно боялись их помять в карманах или потерять. Они сочувственно посматривали на меня, а потом ушли, когда выяснилось, что дело тут долгое. Я провел в одиночестве часа полтора. Наконец дверь распахнулась, и Сильвия Михайловна, вся раскрасневшаяся, возбужденная, пригласила меня в учительскую. Я вошел ни жив ни мертв. Директор хмуро листал мою тетрадь с
сочинением. Он с укором взглянул на меня: «Ты видишь?» - было в его взгляде. Да, я видел... Фиол етовые строки, сплошь исправ ленные красными чернилами Сильвии Михайловны, словно там шел кровопролитный бой, ни одного живого слова не осталось. Мои несогласованные склонения и спряжения, причастия и деепричастия напоминали стоящие вкось и вкривь крестьян ские телеги на ярмарке. - Сто пятьдесят! - воскликнул директор. - На десяти страницах сто пятьдесят ошибок! Я совсем сник. Как теперь быть? Остаться еще на год в школе? Или бросить все, уйти? Но тут директор неожиданно показал мне последнюю страницу. Невероя тно, но теми же красными чернилами там была написана большая цифра - 5. И вызывающе подчеркнута двумя красными чертами. Я закрыл глаза и снова открыл их. Директор больше не хмурился. Он улыбался. - Нет, это тебе не чудится... - Его голос звучал доброжелател ьно.- Скажи великое спасибо Сильвии Михайловне. Это она... Она одна против всех нас. Убедила. Говорит, что ты станешь писателем. Сильвия Михайловна сидела за столом. Директору
