– Весьма уместные награды, сиятельный, – заметил Алексиан. – К тому же соблюдается равновесие: отмечены деяния и паннонских, и мезийских легионов.

Север вздохнул:

– Да, нам придется все время искать равновесие. Божественному Пертинаксу это хорошо удавалось – он умело распределял высшие должности. Я же награждаю военачальников. Мир быстро меняется… – Прервав свои размышления вслух, Север поглядел на Алексиана. – Ты также достоин награды. Как и Аннулин, и другие легаты.

Алексиан, в свою очередь, предложил:

– За эту великую победу сиятельного следует в очередной раз провозгласить императором.

– Может быть… Но прежде мы должны овладеть Антиохией. Лучше, если во время торжеств у моих ног будет лежать корзина с головой Нигера.

– Лет доставит эту голову.

– Не знаю, не знаю. Нигер сбежал еще до конца битвы, у него есть преимущество во времени. Боюсь, он засядет в хорошо укрепленной Антиохии или, хуже того, двинется в Парфию. Пока Нигер жив, наше положение будет непрочным. Особенно в Сенате, где у него столько сторонников. Сенатор, ставший мятежником и беглецом… плохо, очень плохо. Чем раньше мы отделим его голову от тела, тем лучше. Иногда милосердие равносильно слабости – более того, слабоумию.

Алексиан промолчал. Император был прав. Все зависело от того, сумеет ли Лет схватить Песценния Нигера.

– Будут ли еще распоряжения? – спросил он, чтобы сменить предмет разговора.

– Да. – Север помедлил. Ему очень не хотелось отдавать этот приказ, но обстоятельства вынуждали. – Пошли гонца к Гете, осаждающему Византий. Пусть мой брат казнит Мерулу, супругу Нигера, и его сыновей. Нигер не снизошел до того, чтобы обсуждать их судьбу. Его родня, как и он сам, будет для нас постоянной угрозой. Я не вижу, что еще можно сделать. Со Скантиллой, женой Юлиана, и его дочерью все было иначе – Сенат ненавидел Юлиана. О Песценнии этого сказать нельзя. У нас нет выбора. Сенаторы могут устроить заговор, чтобы возвести на трон наследника Нигера. Его нельзя оставлять в живых.

Ничего не сказав, Алексиан сглотнул слюну. Император смерил его взглядом, явно желая знать, что тот думает. Обречение на смерть женщин и детей всегда ложилось на совесть тяжелым бременем.

– Да, у нас нет выбора, – согласился Алексиан. – Если бы Нигер взял верх, он сделал бы то же самое с Юлией, сыновьями императора и, конечно же, со всем императорским семейством.

– Так думаю и я. А теперь мне нужно отдохнуть.

Попрощавшись по-военному, Алексиан вышел из палатки.

Север поднес левую ладонь к виску и сделал глубокий вдох. Хотелось спать. Но вскоре входные завесы снова раздвинулись.

– Во имя Геркулеса, сколько мо… – начал было Север, но тут увидел, что это Юлия. Последовало неловкое молчание. Наконец он произнес: – Тебя не должно быть здесь.

Сделав два шага, Юлия оказалась посреди палатки и заговорила так, будто не слышала слов мужа:

– С тобой все хорошо? Ты не ранен?

Не отвечая и на ее вопрос, он принялся осыпать ее упреками:

– Я отправил гонца с ясными указаниями и думал, что ты, Меса и дети уже направляетесь к Византию. Или гонец не добрался до тебя?

– Добрался. – Юлия стояла, повернувшись лицом к Северу. – Но я решила остаться, желая быть рядом с моим супругом.

– Ради Кастора, Поллукса и всех богов! – воскликнул объятый яростью Север, поднимаясь с кресла. Он принялся расхаживать по палатке, не глядя на жену. – Твое непослушание больше нельзя терпеть! Начальники, легионеры – все видят, что ты не повинуешься мне, упрямишься. Ты не замечаешь? – Он остановился в каком-нибудь шаге от Юлии и посмотрел на нее. – Если ты не выполняешь моих распоряжений, то и солдаты не обязаны так поступать. Вот о чем говорит твое поведение. Ты этого хочешь?

Юлия не отступила ни на пядь – она стояла прямо, с гордым видом и вызывающим взглядом.

– Послание было письменным и тайным, – сказала она. – Никто не знал, о чем в нем говорится, кроме написавшего его Алексиана. Легионеры видят только одно: я, Юлия, супруга сиятельного Септимия Севера, не отступаю, не сдаюсь, не трепещу, я всегда рядом с римским августом – единственным, кто имеет право так называться. Вот что подумают десятки тысяч солдат, наблюдая за моим поведением. Но этот вывод, такой очевидный, не приходит на ум моему супругу.

Они едва не касались друг друга. Он ощущал исходивший от нее запах, аромат духов, настоянных на тысячах лепестков, опьяняющий, разжигающий страсть. Юлия была так прекрасна… Но непомерное самолюбие, распиравшее ему грудь, мешало сделать последний шаг, заключить ее в объятия, расцеловать, овладеть ею здесь и сейчас, в эту самую минуту… хотя он желал этого больше всего на свете.

Юлия чувствовала любовное пламя, поднявшееся внутри мужа. Об этом ясно говорили его блестящие глаза. Но было также ясно, что гордость и упорство не дают ему пойти на сближение первым. Она медленно повернулась и вышла из палатки, оставив после себя стойкий аромат. Север жадно вдохнул воздух, как будто долго был под водой и теперь, полумертвый, никак не мог надышаться.

– Каллидий! – позвал он атриенсия, уверенный, что тот где-то неподалеку.

И действительно, Каллидий тут же оказался в претории. Он провожал хозяйку до палаток, отведенных детям, но, услышав неумолимый призыв хозяина, мигом оставил Юлию и устремился туда, где пребывал император.

– Да, господин, – сказал он как можно смиреннее.

Он понимал, что хозяин бесконечно возмущен непослушанием хозяйки – в который уже раз. Каллидий и раньше кое о чем догадывался, но теперь, отчасти услышав их перепалку, понял, что Юлия бросила мужу открытый вызов.

– Приведи мне рабыню. Сейчас же, – велел Север, понизив голос, но при этом предельно жестко. – Молодую и смазливую. У Алексиана есть девица, которая присматривает за детьми. Доставь ее. Она хороша собой и мне вполне подойдет. Я все объясню Алексиану. Это не твоя забота. Просто приведи ее.

Каллидий застыл на месте. Император, чья гордость была уязвлена разговором с хозяйкой, хотел возлечь с Луцией, чтобы утолить свой нерастраченный пыл.

– Ты что, не слышишь меня, раб? – гневно обратился к нему повелитель, так как Каллидий не спешил выполнять поручение. Неужели против Севера, по примеру Юлии, готовы взбунтоваться даже самые верные рабы?

Атриенсий лихорадочно размышлял. У него почти не было выбора и совсем не было времени.

– У хозяйки, мой господин, – наконец вымолвил он, – завелась новая умастительница, молодая, красивая. Нет необходимости брать рабыню, которая сидит с детьми императорского свойственника. Уверен, что эта девушка гораздо больше подойдет сиятельному хозяину.

Север утвердительно наклонил голову, шумно выдохнул и вновь уселся в курульное кресло:

– Пусть так. Мне все равно