– Что удалось? – спросила Меса, ничего не понимая.

– Уговорить его отправиться с нами.

– А-а… Я хотела иметь его при себе, потому что малышка Авита такая слабая и хрупкая… С Галеном мне будет спокойнее. Но это оказалось нетрудно. Кажется, ему самому хочется на Восток.

Юлия нахмурилась:

– Это не просто так. Гален ничего не делает без причины. Но зачем бы он ни отправился в этот поход, будет хорошо, если завтра он осмотрит Бассиана.

– Я предупрежу его, – сказала Меса, садясь рядом со старшей сестрой и беря ее за руку. – Но ты так озабочена… Совсем на тебя не похоже. Это не только из-за Бассиана, тем более что ему, по твоим словам, лишь слегка нездоровится.

Юлия поднялась с ложа и сделала несколько шагов. Остановившись в середине атриума, она повернулась к сестре:

– Что тебе рассказал Алексиан? – Она встревоженно оглянулась по сторонам. – И где он?

Меса сперва хотела встать, подойти к сестре и снова ее обнять, чтобы утешить, но потом поняла, что момент для этого неподходящий. Сейчас Юлии хотелось находиться на некотором отдалении от других.

– Алексиан отбыл в распоряжение легиона, который вверил ему Септимий. Он вернется только утром. Девочки спят, рабыням я велела нас не беспокоить. Мы одни, сестра. Можешь говорить без боязни.

Юлия кивнула. В ее глазах показались слезы.

– Кажется, я его потеряла…

– Кого? – недоуменно спросила Меса.

– Септимия. – Юлия заговорила быстро-быстро, расхаживая по атриуму и размахивая руками. – Ты же знаешь, я ощущала особую связь с ним, моим супругом, а теперь и императором. И вот все потеряно, все рухнуло. Он не хотел, чтобы я отправлялась в этот поход, твердо вознамерился оставить меня в Риме. Всякий раз, когда речь заходила об этом, он твердил, что война с Нигером – это не легкая прогулка, как та, что закончилась взятием Рима и свержением Юлиана. «Знаю, знаю», – повторяла я, но настаивала, что я и дети всегда должны быть рядом с ним, особенно в те дни, когда никто не знает, чем все закончится, кто восторжествует. Я полностью уверена в Септимии. Он отличный военный, при нем много верных людей: Фабий Цилон, Юлий Лет, брат Гета, который всегда и во всем поддерживает его, и твой дорогой Алексиан…

Меса слушала ее внимательно, широко раскрыв глаза. Она отметила, что, перечисляя верных Септимию Северу людей, Юлия не назвала Плавтиана, нового префекта претория, но размышлять об этом не стала. Юлия между тем продолжала говорить:

– Я сказала Септимию, что не хочу оставаться в тылу и ни за что с ним не расстанусь. Опасаясь Септимия, Коммод сделал меня заложницей, вместе с моими детьми. Юлиан сделал бы то же самое, останься я в Риме. Я не хочу, чтобы это повторилось. Кое-кто из сенаторов все еще втайне поддерживает Нигера, это может привести к беспорядкам в Риме, и тогда я снова стану заложницей в руках врага. Но Септимий каждый раз уверяет меня, что Плавтиан… вечно этот Плавтиан!.. – Произнеся его имя, Юлия посмотрела ввысь, в ночное небо. – Что Плавтиан позаботится обо мне и не допустит бунта. Септимий вовсе не слушал меня, он твердо решил, что я останусь в Риме. Но я воспротивилась. Ты же меня знаешь. – Она посмотрела на сестру; та кивнула. – Я бросила ему вызов, сестра. Сказала, что не останусь в тылу никогда, ни за что.

– И ему пришлось смириться, – заметила Меса, позволив себе робкую улыбку – полузаговорщицкую, полуутешительную.

– Пришлось. Иначе ему осталось бы только одно: запереть меня. Но он не хотел поступать так жестоко со мной и детьми. Он внял моим мольбам, и вот я здесь. Да, я добилась своего, но после выезда из Рима мы не перемолвились и двумя словами. Если я посылаю за ним какого-нибудь начальника, тот приносит ответ: император занят военными делами. И что мне сказать? Мы ведем борьбу против грозного врага. Вот уже несколько недель, как я не прошу о встрече. А он время от времени вызывает детей в преторий и с гордым видом проводит их по лагерю. Бассиан и Гета, конечно же, в восторге.

– А тебя не вызывает никогда.

– Никогда. – Юлия сглотнула слюну и беззвучно заплакала. По шелковистой коже ее смуглых щек потекли соленые ручейки. – Я знаю, он время от времени ложится с какой-нибудь рабыней. Всегда с новой. Это уязвляет меня. Я думала, мне будет все равно, но нет. Однако это не главное. Хуже всего, что главного он не понимает. Вместе мы сильны, а когда нас разлучили, нами можно было управлять. Я знаю, что я права; знаю, что должна всегда быть рядом, но он считает по-другому и думает… что я предала его. Да, предала. Он видит лишь мою… непокорность, он не видит, что должен тревожиться совсем не из-за меня, а из-за других. Из-за меня не надо тревожиться никогда.

Вновь усевшись рядом с сестрой, обняв ее и положив голову ей на плечо, Юлия горько зарыдала.

Наконец рыдания прекратились.

Юлия мало-помалу взяла себя в руки и уставилась в пол.

– Что ты будешь делать? – шепотом спросила Меса.

– Не знаю. Но и уступать не собираюсь. Он ждет, что я пришлю ему письмо, где признаюсь в своей ошибке, соглашусь остаться в тылу, в каком-нибудь мезийском городе. Но этого не случится. – Она посмотрела на сестру. – Если ты будешь со мной, я легче все это переживу.

– Можешь на меня положиться.

Они обнялись. Юлия зашептала на ухо сестре:

– Он возвратится ко мне. Иначе и быть не может. Когда мы окажемся в Сирии, Элагабал вернет его мне.

Комната рабов, дом Месы в Виминации, Верхняя Мезия. Сентябрь 193 г.

Луция сидела в вечерней тишине.

Дети были уложены, ее дневные труды закончились. Она устала, но все же ждала, поглядывая на дверь, при скудном свете единственной масляной лампы. К хозяйке приехала ее сестра Юлия Домна, супруга императора. Вдруг она прибыла не одна, а в сопровождении рабов, помимо солдат, которых Луция видела у входа в дом?

Луция испустила глубокий вздох. Это он?

– Приветствую, – раздался голос, тот самый, которого она ждала.

Девушка вздрогнула от неожиданности, но тут же ответила, широко улыбаясь:

– Приветствую тебя… Каллидий.

Последовало короткое молчание, вполне дружелюбное.

– Как поживаешь? – спросил он. – Вижу, ты… в добром здравии.

Луция вновь улыбнулась:

– Так и есть. Я делаю все, как ты сказал: выполняю как следует свою работу, ухаживаю за девчушками, особенно за новорожденной, о которой должна заботиться в первую очередь. Хозяйка добра