Это была не резня, а постепенное истощение.

– Отступаем! – во второй раз воскликнул легат Севера.

На помощь вновь пришли лучники, и легион начал упорядоченно отходить. Однако на поле боя осталось множество мертвецов и тяжелораненых. Впрочем, последние тоже продолжали яростно сражаться и нанесли большие потери сирийским легионам. Рим вонзил кинжал в собственный живот и теперь медленно истекал кровью. Лишь время могло показать, ослабнет ли он настолько, чтобы утратить способность защищаться от внешних врагов. И даже если рана затянется, потребуется много времени, чтобы империя обрела былую силу.

Но здесь, в гуще сражения под стенами Перинфа, никому не было дела до мировых событий.

Последние уцелевшие когорты скрылись в городе. Прежде чем отдать приказ о закрытии ворот, Цилон обратился к одному из конников:

– Передай императору Северу, что мы разбиты, но будем оборонять Перинф до последнего. – Видя нерешительность на лице солдата, он прибавил: – Сейчас же! Ради Марса, скачи галопом на запад и не останавливайся до самой Мезии! Отвези послание Гете, брату сиятельного Севера! Быстро! Лети как Меркурий!

Вскоре конь и всадник скрылись на горизонте. И лишь тогда, вместе с последней когортой своего поредевшего войска, Цилон вошел в город.

– Закрыть ворота! – громко распорядился легат, а потом с бешенством процедил сквозь зубы, обрекая всех на длительные страдания: – Осада будет долгой.

Походный преторий Песценния Нигера, Фракия Август 193 г.

– Мы одержали великую победу, – объявил легат Эмилиан, однако тут же заметил, что сиятельный Песценний Нигер, похоже, не очень-то доволен исходом битвы.

– Но не заняли город, – возразил бывший наместник Сирии, а ныне император Востока. – И к тому же понесли немалые потери. Этот Цилон заметно ослабил нас.

– Ослабил, но не слишком, сиятельный, – мягко заметил Эмилиан. – Можно оставить здесь легион для осады и отправиться в Мезию, чтобы ударить по Северу в сердце его владений. А когда прибудут новые легионы с Востока, Перинф падет – и наше положение укрепится. У сенаторов возникнут сомнения, сиятельный, начнутся споры о том, не следует ли признать сиятельного Нигера единственным законным императором. Правда, за ними бдительно следит новонабранная преторианская гвардия Севера… И все же patres conscripti втайне начнут переходить на сторону сиятельного Нигера. Север получит еще один фронт, на этот раз у себя в тылу.

Песценний молча кивнул, не отрывая взгляда от стен Перинфа. Но через несколько секунд покачал головой:

– Нет, Эмилиан. Твои слова звучат разумно, но я не двинусь на запад, имея за спиной Цилона. Мы останемся здесь.

Эмилиан начал понимать, почему Цилон во время сражения был, на первый взгляд, так медлителен и бездеятелен: его упорное сопротивление посеяло сомнения в душе императора Нигера. Действуя подобно нумантийцам, этот проклятый Цилон мог сильно, даже очень сильно повлиять на ход военных действий – он мог изменить замыслы Нигера.

– Вот как мы поступим… – начал император и смолк.

Его нахмуренный лоб был изборожден морщинами.

Из почтения к императору Эмилиан не издавал ни звука.

Песценний размышлял: он не справился с одним, всего одним легионом Севера, имея троекратное превосходство. Что же будет, когда его противник выставит сразу несколько легионов?

– Мы отправим послание Северу, – наконец объявил он.

– Послание? – переспросил Эмилиан.

– Послание, – подтвердил Нигер.

XLIV. Встречи

Дом Месы, Виминаций[34], Верхняя Мезия Сентябрь 193 г.

Здесь, на берегах полноводного Данубия, шли дожди, но для Месы это был радостный день. Не находя себе места от волнения, она все утро отдавала распоряжения рабам, собираясь устроить большой пир, хотя даже не знала, останется ли Алексиан на ужин. Все было подчинено нуждам войны с Нигером, но эта же самая война позволяла ей вновь встретиться с супругом.

Стоя спиной к дверям их дома в Виминации, Меса услышала самый желанный для себя голос:

– Во имя Юпитера! Отца семейства уже не встречают подобающим образом?

Меса тут же обернулась.

– Алексиан, Алексиан! – воскликнула она, бросилась к мужу и заключила его в объятия.

– Да-да… – Он крепко сжал запястья жены, следя, однако, за тем, чтобы не причинить ей вреда, затем медленно отстранился. – Как девочки?

Меса поглядела на Луцию, одну из рабынь. Та мигом все поняла и быстро зашагала в детскую комнату.

– Сейчас их приведут. – Меса взяла мужа под руку и повела в триклиний, болтая без умолку. – Располагайся. Этот дом предоставил нам Публий Септимий Гета. Когда мы узнали, что придется переехать сюда из Карнунта, я задрожала от страха, ведь это означало, что война с Нигером близка. Но потом сказали, что ты приедешь сюда с императором, и я забыла о войне, вообще обо всем. Я так скучала…

Он не сказал ничего, да Меса и не давала ему такой возможности. В этот миг вошла рабыня, ведя двухлетнюю Соэмию: та уже ходила сама, хотя и нетвердым шагом. Она уже много месяцев не видела отца.

– Папа! – воскликнула девочка.

Алексиан уселся на ложе и нежно обнял ее.

– Клянусь Геркулесом, ты совсем уже большая!

– А теперь – долгожданный подарок, – объявила Меса, поворачиваясь к Луции.

Та успела выйти и вновь вернуться, на этот раз с младенцем на руках. Взяв малышку, Меса передала ее в могучие руки отца. Глаза Алексиана увлажнились, но он все же сдержал слезы.

– Держи ее. Это твоя вторая дочь, Юлия Авита Маммея.

Алексиан наслаждался встречей с родными. Наверное, стоило бы провести старинный римский обряд: девочку кладут на пол, и если pater familias берет ее на руки, значит он признает ее своей дочерью. Но Алексиан так давно не видел Месу… К тому же она, сирийка, не стремилась соблюдать древние римские обычаи.

Увидев, что малышка собирается заплакать, мать взяла ее и прижала к груди.

– Хочет есть, – объяснила она. – Пора к кормилице.

Лусия с привычной ловкостью взяла девочку правой рукой, а левой потянула Соэмию, которая, похоже, не хотела разлучаться с отцом, только что явившимся после долгой разлуки. Но мать была непреклонна:

– Маме надо поговорить с папой. Поиграешь с ним потом.

Луция и девочки удалились.

Супруги остались одни.

– Что Юлия? – спросила