Печальная улыбка осветила лицо князя Гостомысла. Он повернулся к реке и надолго замолчал.

Молчали и окружающие его люди. Им всем нужно было о многом подумать.

Глава 65

Нескончаемой вереницей потянулись из крепостных ворот в сторону насыпанного на берегу холма подводы, гружённые корзинами с припасами.

Не поскупился Кагель на угощение для людей ратных и горожан. Понимал он, что тризна по князю Буривою и вождю викингов Клеппу затянется надолго. И ничего тут не поделаешь, таков уж обычай сложился в народе: каждый хотел выпить чашу, а то и несколько, отдавая последнюю дань уважения умершему человеку. Потому и везли слуги множество бочонков с пивом и мёдом из погребов посадника, чтобы хватило страждущему люду. И не жалко было Кагелю потраченных на тризну денег. Чувствовал он за собой вину великую перед Клеппом и князем Корлином. Кабы не его, посадника, гордыня и тупое упрямство, были бы живы ныне оба. Так казалось ему…

— Что пригорюнился, Кагель? Убытки свои подсчитываешь? Ты только скажи, я тебе всё сторицей возверну! Как-никак, тризну по отцу и брату моему устраиваем, мне за всё и ответ держать! — Тяжёлая рука подошедшего сзади князя Гостомысла легла на плечо посаднику.

— Прости, княже, старика, но глупости молвишь! — не сдержался Кагель.

— Ну вот, знать, обидел я тебя сильно словами этими, коли государю своему так отвечаешь! — весело хохотнул князь.

— Деньги мне без надобности. Да тебе и самому всё должно быть понятно, чай не юноша уже! И не в обиде дело, — насупился посадник.

— А в чём тогда?

— Вот стою я здесь, смотрю на холм этот, и, ты знаешь, оторопь берёт… Неужто зола и пепел — это всё, что остаётся от человека, каким бы могущественным и всесильным при жизни он ни был!

Кагель перевёл дух и с жаром продолжил свою речь:

— Под этим курганом лежат останки князя Буривоя — грозного владыки всей Биармии и Гардарики, покорителя половины мира, истребившего много племён и народов для достижения своих целей. С ними перемешаны жжёные кости его племянника Клеппа, которого можно по праву считать самым сильным воином на свете. Этот человек своей рукой отнял жизни у сотен людей, а тысячи и тысячи были убиты по его приказу. Каждый из них прошёл свой длинный и трудный путь. Это путь убийцы! За свои деяния они оба давно заслуживали смерти! И получили её. Что от них осталось? Пыль! А юная дочь Клеппа? Она, такая светлая и чистая, не успела ещё ничего сделать в своей жизни, даже ребёнка не зачала и не родила, а её прах уже смешался с прахом этих людей… Почему боги уготовили Аслауг такую судьбу? Уж не в отместку ли за чудовищные поступки, совершённые этими ближними родичами?

Посадник со всхлипом втянул раскрытым ртом воздух, тяжело выдохнул, словно выдавливая из широкой груди боль, и замолчал.

— Нет, не согласен я с тобой! — угрюмо произнёс князь Гостомысл. — После таких людей, как князь Буривой и Клепп, остаётся главное, ради чего им стоило жить: страна, города и крепости! Таких правителей и воинов все боятся за силу и жестокость, но именно о них народ слагает сказки и песни. А почему? Да просто потому, что при них люди долгие годы живут в мире под сильной и надёжной защитой, спокойно трудятся, торгуют, растят детей и не боятся за своё будущее!

— Возможно, ты и прав! — задумчиво произнёс посадник. — Прости, государь, что-то на меня хандра навалилась. Видать, стар стал.

— Не хандра сие, а усталость. Тебе ж столько годков без продыху государеву службу пришлось нести, что пора бы и на покой уйти, пожить в своё удовольствие! Потому и заберу я тебя с собой в Новогород, как и обещал ранее.

— А кто ж тут останется, княже? Дело то не шутейное: реку, залив морской и все земли тутошние в одной руке держать!

— Вот и подбери человека такого, кто сможет всё это осилить! Смекаю я, тут не столь хозяин, сколь воин отменный нужен. Коли уж дорогу сюда викинги нашли, то их теперь только мечом и копьём отвадить можно будет!

— И снова дело ты говоришь, государь! — встрепенулся Кагель. — Ну уж коли на то пошло, есть у меня на примете человечек один нужный! Не забоится он никого, и рука у него к оружию привычна, да и повадки ворогов ему хорошо известны!

— Уж не о нём ли ты мне говоришь? — указательный палец князя Гостомысла показал на приближающуюся группу людей, во главе которой шёл Антон.

— О нём, княже, о нём! Знаю, что молод он слишком, но лета — дело наживное, они быстро проходят, замечать не успеваешь! Зато жизнь длинная впереди, многое можно успеть сделать! Важно ещё и то, что из твоего рода княжого этот воин, а потому верен тебе будет. Сдаётся мне, наследником твоим первейшим по мужской линии станет. Иль ошибаюсь, государь?

— Что ж, посадник, согласен я с тобой! О нём тоже думу думал. Надёжа у меня на него во всём большая. Но не только Вину хочу ему отдать. Здесь ты и так всё знатно обустроил, вмешиваться ему ни во что надобности не будет долгие годы. Пусть пройдёт с оружием в руках по землям дальним вкруг озёр Великих аж до самого моря Варяжского, сызнова племенные союзы местные воле своей и князя новогородского подчинит. А коли жив останется и с победой вернётся, то быть ему воеводой всей Биармии, Гардарики и Новогорода, а также наследником моим прямым!

— Ишь чего ты замыслил, государь! Чую, хочешь, чтобы начал поход он свой большой с реки Волхов и озера Нево? Похоже, торговля тамошняя тебя беспокоит? Знатная она должна быть, но, видать, иссяк ручей денежный оттуда. Верно говорю?

— Уже пяток годков вестей из мест тех не имею. Молчат посадники и старосты. А ведь когда-то