Звать его как? Она опустила глаза в книжицу, в руке перо.

Он не назвался. Мы просто ехали у него в повозке сзади. Только сказал – пускают приличных…

Мы здесь всех лечим, сказала она, кого как надо.

Миссис Бауман, сказала я. Я привезла мисс Дженет и надеюсь, что мне позволят за ней ухаживать. Она ко мне привыкла.

Сама ты здорова.

Безусловно, мэм.

Звать как?

Коннолли.

Сколько тебе, Коннолли, лет?

Шестнадцать, и я с детства работала.

Коннолли – фамилия, а имя как?

Элиза, сказала я, всплыло почему-то это имя.

Мама моргнула, как будто Элиза ей не по нраву. Я затаила дыхание…

Миссис Бауман подалась вперед.

Да, сказала я тогда, я Элиза.

Делать что умеешь?

Готовить, гладить, убирать, читать больным, все такое. Я молода, но трудиться научена. И у меня призвание работать с тревожными и у кого спутанный рассудок.

Миссис Бауман кивнула. А рекомендации?

Нет их… те, на кого я работала, торопились, когда уезжали на Север. И в тот же день пожар… у мисс Дженет был самый дорогой дом во всей округе. Начался страшный переполох, а я за ней пошла, она же совсем беззащитная. Можно сказать, она моя рекомендация. Два дня она у меня была смирной, без отдыха и без крыши над головой, и сюда я ее доставила.

Я сама удивлялась, что так складно лгу. Ложь – зло. Но все истории ложь, а я их так много помнила. Знала, что нельзя говорить никому, кто являлся к нам на кряж. Далеко мы оттуда. И как теперь назад вернемся? Я вдавила ногти в ладонь, чтобы про это не думать.

Миссис Бауман не ответила, обратилась к Маме. Мисс Дженет, сказала она. «Дженет» – это ваше имя или фамилия?

Скажи ей, подумала я. Скажи ей свое имя. Я уж почти выросла, а имени ее так и не знала, и нашей фамилии тоже, потому что Дервла их никогда не произносила, а Маму называла Родненькая, не по имени. Но Мама только поглядела на меня. На губах ее появилась дрожащая улыбка.

Мисс Дженет, сказала миссис Бауман. Вы знаете Элизу?

Мама наклонила ко мне голову и вытянула руку, ища мою. На глазах ее выступили слезы.

Я могу жить с ней в одной комнате, сказала я. Спать на полу. Она слабенькая и тихая. Я бы не хотела, чтобы ее… тревожили, а она потом не сможет рассказать.

Мисс Коннолли, мужские и женские палаты, разумеется, расположены строго отдельно. Женщин кормят первыми, мужчин потом. Даже прогулочные дорожки за Лечебницей, где пациенты дышат воздухом, проложены отдельно. У каждого пациента отдельная палата с окном и фрамугой, это наша особая гордость. Вентиляция и горный воздух, физические упражнения и режим дня. Пока можете сопроводить мисс Дженет к ней в комнату, к вечеру мы решим, как с вами поступить.

Понятно. Я вам очень благодарна, миссис Бауман.

Отведу вас наверх, в Женскую Палату «Б». Пациентки из Палаты «В» должны доказать, что достойны привилегий. В палатах «А» и «Б» находятся спокойные пациентки, им положено принимать участие в лечебных и прочих мероприятиях.

У меня в горле будто застрял кусок льда. Мисс Дженет придется принимать участие. Но мы уже встали и вышли из кабинета, пересекли по мраморному полу большую круглую залу, открыли бесшумную дверь, за которой находилась лестница. Миссис Бауман шла первой, поднималась по ступеням, Мама держалась за мою руку, опустив глаза в пол. Я вцепилась в круглые перила из красного дерева и смотрела вверх – лестница уходила по спирали от этажа к этажу. Между резными балясинами сияли приглушенные краски – розовая, желтая, голубая. Каждый этаж был выкрашен в свой цвет, оттенки выбраны так, чтобы разогнать тени и утешить болящих. Верхний этаж даже при свете дня казался темным, и меня закачало при мысли, что можно там встать у перил и посмотреть не вверх, а вниз. Мы добрались до первой просторной площадки – розовые оштукатуренные стены, на стене медная табличка: «Палата "А"». Я заметила, что двери в соседний флигель заперты на крепкий засов с висячими замками. Мы пошли дальше, я надеялась, что на сегодня миссис Бауман закончила свои расспросы. У меня из головы вылетели все подробности нашей истории. Лестница, похоже, тут единственный путь, и я просто помогала Маме не отставать, держаться за плотным черным пятном – миссис Бауман. Подумала: а если она оступится и раздавит нас обеих? – но вот мы добрались до второй площадки. Я не стала смотреть на запертый флигель напротив. Тут стены были приятного бледно-желтого оттенка, на медной табличке рядом с прочной дверью было написано: «Палата "Б"». Миссис Бауман вытащила из передника кольцо с ключами, вставила один из них в замок желтой палаты. Распахнула дверь.

Заходим сюда, сказала она. Я должна за нами запереть.

Мы прошли мимо нее в Палату «Б», широкий коридор тянулся вдаль, разделенный на отрезки арочными проемами. На деревянных полах встык лежали ковры, круглые, где коридор расширялся, квадратные в промежутках, вдоль стен стояли диваны и кресла-качалки. Коридор был очень широким и даже напоминал длинную бледно-желтую залу, арки и каемка на высоких потолках были небесной голубизны. Папа сказал правду про пальмы, они стояли повсюду в больших горшках, было и много других лиственных растений размером с деревца. В двустворчатые двери в конце вливался свет. В круглых люстрах на потолке горел газ.

Сюда, сказала миссис Бауман очень тихо. Скоро придут сиделки и всех разбудят. В Палатах «А» и «Б» завтрак в шесть, присоединяются некоторые пациенты из Палаты «В».

Какой цвет красивый, сказала я, разумеется, шепотом.

Это доктор Стори придумал, ответила она и остановилась у двери в середине коридора. Мы вас не ждали и ничего не подготовили, только графин наполнили водой. Если вы останетесь, мисс Дженет, потом мы вас, возможно, переселим, но сейчас в комнате чисто, можете отдохнуть.

Снова кольцо с ключами, дверь открылась.

Комната голубого цвета, маленькая, довольно голая, кровать у стены застелена белым бельем и покрывалом, в ногах сложенное лоскутное одеяло. Два высоких окна с широкими подоконниками, на окнах раздернутые занавески из тонкой желтой ткани. В изголовье кровати круглая подушечка из той же желтой ткани, будто какая-то великая ценность. Решетка на окнах такая тонкая и частая, что кажется: окно из миллиона стеклышек. У кровати сундучок, на дальнем окне девичье круглое зеркало в рамке из лепных роз. На просторном подоконнике за кроватью что-то вроде самодельного алтаря – деревянная рамка на петлях с резной аркой, в ней фигурка ангела. Позднее я рассмотрела, что ангел гипсовый, совершенно бесцветный и крепится на грубом гвозде.

Миссис Бауман говорила. Я едва следила за ее речью.

В этой комнате, сказала она, жила пожилая, очень болезненная знатная дама, она скончалась. Другого дома у нее не было, так что ее немногочисленные пожитки пока здесь.

Мы кивнули миссис Бауман, она нам, потом она закрыла за собой дверь. Ключ щелкнул в замке. Нам не выйти, никому не войти. Я повернулась к Маме, она ко мне, не выпуская моей руки. Я расстегнула пряжки на ее жакете, помогла снять юбки. Их аккуратно сложила на единственном стуле. А потом мы разом, будто в разученном танце, шагнули к узкой кровати и легли. Круглую подушечку пристроили между собой и уснули, и никогда, кажется, нам еще так спокойно не спалось.

Классификация. Наименее возбудимых, тех, кого обычно причисляют к лучшему классу пациентов, следует помещать на верхние этажи, как можно ближе к центральной части здания… Пациенты нередко проявляют большой интерес к недугам своих соседей и в попытках облегчить состояние другого зачастую серьезно улучшают собственное.

ДОКТОР ТОМАС СТОРИ КИРКБРАЙД, 1854 ГОД

КонаЛи

ТЫ ДА Я

Мне снилось, что я иду по улице и держу всех трех деток. Они жмутся ко мне, а у меня на руках