на башмаках носки, как у Ночного Стража, тихонечко из одного перехода в другой. За Ночным Стражем, скрытно или вблизи, пока он не покажет:
Стой. Даст Плевелу вцепиться в сильный кулак, покачает взад-вперед, вниз-вверх. Плевел как перышко. Потом дальше в обход. Ночной Страж в мужских палатах, досматриваю, говорит, смотрит в прорези в дверях, на всех, кто спит, говорит, бормочет. Плевел тайком следом, можно ему только в Мужскую Палату «Д», ждать по углам, пока Ночной Страж проверяет дальние палаты и запирает стальные заграждения. Плевел с дивана на кресло, вскользь туда, вскользь сюда, потом сядет к стенке ждать. Ночной Страж поговорит с Санитарами, большими мужчинами с тихим голосом. Плевел играет с пряжей в кармане, с сучком и своей круглой свинцовой ложкой, ложкой-копалкой без ручки. Наматывает пряжу на копалку, пока сучок ее не стянет, прикручивает одно к другому, пока взгляд не успокоится. Спит полуоткрыв глаза, чувствует мягкий тяжелый шаг Ночного Стража по этажу, как он снова останавливается у каждой двери в Мужской Палате «Д». Д – «добродушные», шутят джентльмены, Е – «егозливые», кивая приятелям за играми, процедурами, в беседках на Большой Лужайке. Ж – «жалобные», этим никаких привилегий. Плевела пускают туда, сюда, вскользь через большие двери в палаты, которые запирает за ними Ночной Страж, вскользь повсюду, поперек через залу-ротонду к алькову за занавеской, который прячется под лестницей в женские палаты. Ночной Страж занимается завтраком, который повара оставляют ему в оловянных судках, а холодную воду и молоко – в переносном леднике. В алькове меховая тьма, а по большому залу уже ползут полоски света. Плевел первым слышит стук. Вскользь за Ночным Стражем к массивному входу, стоит в сторонке, тише тихого, смотрит в узкие окошки из свинцового стекла сбоку от двери. Розовый край рассвета на небе. Дама в дорогом платье, девочка стучит. Ночной Страж велит уйти в альков. Тут оставайся, мальчик, и ни звука. Слышал? Плевел вскользь по начищенному полу, юрк за занавеску. Не видит, только слышит, пока Ночной Страж не сажает их рядом. Дает молока с кофе и завтрак, который иначе разделил бы с Плевелом. Плевел за занавеской. Смотрит, что там. Дама в дорогом платье как девочка, а девочка при ней старшая, нарезает лепешки. Дама глядит на Плевела. Он знает, она запросто видит сквозь занавеску. Переводит быстрый острый взгляд на Ночного Стража. Знает и вглядывается, потом отворачивается, захлопывается плотно. Она останется. Девочка уйдет. Они от них уходят, оно всегда так, это говорит Гексум, старшая повариха, привели и ушли с концами. Те уходят, эти остаются. Плевел дергает засаленный воротник плаща, тянет обтерханные края к шее, к лицу. Теплый, заношенный, запах пыли, запах амбара. Уцепиться за вещь, за запах. Он когда-то был тебе одеялком, малыш, стащила с нее, да тебя в него и завернула. Плевел знает садок у Гексум в комнате, где она его держала, выскобленный дочиста дощатый садок из коровника, куда отправляли новорожденных телят, пока доили коров. Прямо этакая комнатка, выше его ростом, она там до сих пор стоит, потому что он любит забраться внутрь, а она сверху навернет простыню, опустит свои телеса на руки да на колени и смотрит на него. В пещерку к себе залез, да, Детка? Это ж старая Гексум тебя поднимала, уж мне ль не знать, пока не подрос и не стал подниматься сам. Копошился там, и ни звука, только шептал да гулил. Странноват для найденыша, да еще и с одним голубым глазом. Но Гексум-то знает – ты у нее зорче сойки или вороны. Посверк через все поле увидишь, мышку взглядом из норы выманишь. Ты, Плевел, у нас молодчина. Ну, покажи, какой ты шустрый. Он и показывает. Шаг вперед, красуется перед девочкой. Ночной Страж не видит. А Плевел знает. Кто остается. Кто уходит. Девочка уйдет. За толстую стену двери, по каменным ступеням, по гравиевым аллеям, мимо плещущего серебром фонтана, на дорогу и в город. Другие остаются в коридорах и палатах, в саду, гуляют в лесу и в парке, пока не уснут вечным сном на кладбище. Эти старики, а меж них и молодые, и мама его безымянная тоже меж них, остаются здесь дольше всех. Одни номера. Длинные-длинные ровные ряды. Он слышит их, тяжелые шаги Матроны на лестнице внизу. Шаг назад. Тихо, тихохонько. Его скрывает бархатная занавеска, но он выглядывает наружу, видит, как Ночной Страж прячется прямо на виду, смотрит сквозь Матрону, сквозь воздух, который она тянет за собой, сквозь день, что сжимается в комочек. Матрона поворачивается, уходит, тащит за собой девочку. Матрона ведет девочку, не прикасаясь, тащит, дама следует за ними.
Матроны… среди нас, врачей, есть особо предприимчивые, они считают, что в лечебнице не нужна Хозяйка или Матрона, но мне представляется, что этот вывод проистекает из того… что на эти должности выбирают неподходящих лиц…
ДОКТОР ТОМАС СТОРИ КИРКБРАЙД, 1854 ГОД
КонаЛи
МИССИС БАУМАН
Была она широкой и дородной, как стена, которую не сдвинешь. Только мы встали, она появилась из двустворчатой двери, за которой находилась лестница, кивнула и пошла показывать дорогу. В том, что мы за ней последуем, даже и не сомневалась. Длинный передник и платье были черными, чуть белого тюля у горла. Лоскут того же белого тюля приколот к голове поверх толстых седых кос. Она провела нас в кабинет с надписью «Регистратура» на дверях и села за большой письменный стол. Там стояли три стула. Я посадила Маму на стул слева, сама села напротив, расправила спину и застыла. Женщина опустила глаза, вытащила из фартука конторскую книжицу, я посмотрела на Маму, увидела, что и она по струнке вытянулась. Взгляд блуждает, как будто перед нею совсем другая комната или вообще никакой, но сидит тихо.
Женщина в черном подняла от книжицы глаза и вгляделась в меня сквозь очки. Добрый день, сказала она. Вы наверняка сильно утомились.
Ох да, мэм. Спасибо за кофе. Лепешки с патокой согрели нас с дороги.
Она посмотрела на меня очень странно. Похоже, про еду я заговорила зря, поэтому про мальчика решила даже не упоминать.
Я миссис Бауман, сказала она, немного помолчав, больничная Матрона, старшая над Санитарами, прислугой и хозяйственными работниками. Час ранний, так что расспрашивать вас буду я. Сейчас пять, сотрудники придут к шести, чтобы подготовить пациентов к завтраку. Я зайду за вами в полдень, провожу вас к главному врачу, доктору Томасу Стори. Он проконсультирует вас касательно диагноза и лечения.
Доктор Стори?
Да, милочка. Вы про него слышали?
Нет. Просто… необычная фамилия.
Он квакер, из Филадельфии.
Я кивнула, потому что заметила – ей приятно это говорить. Про Филадельфию я почти ничего не знала. Знала только, что у квакеров нет духовников и даже пасторов.
Здесь к его фамилии давно привыкли. Он прошел обучение у своего дяди, доктора Томаса Стори Киркбрайда из Пенсильванской клиники, так же как и я. Впустил вас наш ночной страж, мистер Джон О'Шей. Миссис Гексум заправляет кухней и столовыми. Решения касательно режима дня каждой пациентки единолично принимает доктор Стори, он же консультирует в мужских палатах.
Да, мэм. Надеюсь, мне разрешат остаться с мисс Дженет… чтобы ей помогать…
Вы проживаете в этом штате? Можете это доказать?
Да, проживаем, мэм. Ехали сюда двое суток.
Ночной страж мистер О'Шей видел, что в лечебницу вас доставила повозка. По его словам, перед рассветом. Ваши родные должны были зайти и зарегистрировать вас.
Он не родня. Просто увидел, как мы идем по дороге, и подвез сюда. Сказал, что ему по пути, что увидел приличную женщину, которой помощь нужна. Она, понимаете ли, почти не говорит.
Так она немая? С рождения?
Нет. Насколько я знаю, нет.
В остальном она здорова? Как правило, больных привозят с эпикризом. Мы здесь не диагностируем и не лечим физические заболевания.
Да, она здорова. Просто… притихла от одиночества, из-за Войны и вообще. Я работала в семье ее соседей, они теперь на Север уехали к родне. Попросили меня заглядывать к мисс Дженет, носить ей еду. Она после Войны
