– А взамен ты рассчитываешь получить обещанное: время и деньги, чтобы восстановить свои сочинения, свою библиотеку, – сказал Север, не отводя взгляда от крохотной склянки.

– Именно так, сиятельный.

Последовало молчание, дольше того, которое обычно наступает между двумя репликами в беседе.

– А как ты определяешь точную меру жидкости, даваемой за один прием? Вдруг ты ошибешься? – полюбопытствовал Север, по-прежнему глядя на пузырек.

– Во всем, что касается врачевания, я никогда не ошибаюсь, сиятельный. Небольшой глоток ежедневно – вот оно, нужное количество. Больше не надо. Но и меньше тоже, если мы хотим, чтобы средство подействовало.

– Да… – протянул император. – Но как мне знать, что ты не подослан теми, кто желает меня отравить?

И снова продолжительное молчание.

Юлия заморгала. Это не пришло ей в голову. Гален не мог перейти на сторону врагов. Или мог?

– Этого, – ответил старый врач, – император знать не может. Отныне сиятельному предстоит принимать непростые решения, и среди прочего – определять, кто заслуживает доверия, а кто нет. Это средство защитит его почти от всех известных ядов, но не от меня самого. Оно проверено на Коммоде, которого пытались отравить, но безуспешно, так что заговорщикам пришлось его задушить. Тот, кого защищаю я, не убоится яда, но он должен мне доверять. Императору следует решить, чего он страшится больше: меня или десятков покушений на его жизнь, которые последуют вслед за объявлением Севера властителем Рима. И это он должен сделать самостоятельно. Я останусь на несколько дней в Равенне и стану ждать указаний. Императрица выразила желание, чтобы после вручения териака я вернулся на север и присматривал за ее сестрой и новорожденной племянницей. Именно так я намерен поступить, если не будет других распоряжений. Склянка, которую сиятельный сейчас держит в руке, содержит ровно то количество противоядия, которые необходимо, чтобы постепенно к нему привыкнуть. Как я уже говорил, необходимо делать по глотку перед сном. Некоторое время будут неприятные ощущения в желудке. Через неделю я дам вторую склянку, с обычным количеством. В этом деле следует проявлять величайшую осторожность, сиятельный.

Гален поклонился и, не дожидаясь распоряжений, повернулся и вышел. Север и Юлия остались наедине. Но императрицу внезапно охватили сомнения, и она выскочила из палатки вслед за греком. Север молча рассматривал стеклянный сосудец.

– Лекарь! – позвала Юлия.

Гален обернулся.

Поскольку рядом были часовые, Юлия заговорила шепотом:

– А от териака бывают нежелательные последствия?

– Нежелательные? Какие, например?

Ей было очень трудно задать следующий вопрос.

Внутри палатки Север открыл склянку.

Юлия уточнила:

– В постели… император будет все таким же бодрым… я хочу сказать, со мной?

Гален застыл на месте. Подобного вопроса он совсем не ожидал.

Север в палатке поднес пузырек к губам и сделал крошечный глоток.

– Э-э… – неуверенно сказал он.

Снаружи Гален вынес свой вердикт:

– Териак никоим образом не повлияет на плотские желания императора.

Юлия с улыбкой повернулась и, не попрощавшись, вернулась в палатку.

В этот миг Гален многое понял. Конечно, он не собирался ни с кем делиться своими открытиями. Но возникла мысль: что, если однажды занести это на папирус… например, в свой тайный дневник?

XXXVII. Человек особой породы

Вилла Клавдия Помпеяна в десяти милях к югу от Рима Май 193 г.

– Как, отец, опять? – Аврелий Помпеян был вне себя, он безостановочно размахивал руками, словно хотел через движение выпустить из себя гнев. – Как ты мог в третий раз отказаться от римского престола? Тебе предлагал Марк Аврелий, но ты решил не надевать пурпурную мантию. Тебе предлагал Сенат, прежде чем обратиться к Пертинаксу, но ты вновь не дал согласия. Теперь это предлагает Юлиан, и ты говоришь ему «нет». Не было еще человека, который бы трижды отказался от императорской порфиры.

Утомившись от говорения, растратив силы на крики и размахивание руками, Аврелий Помпеян перестал ходить по атриуму отцовского дома и уселся. Клавдий Помпеян решил, что настало время все объяснить, в который уже раз. Правда, он сомневался, что сын его поймет. Неистовство, свойственное молодости, заглушало в Аврелии благоразумие и осторожность.

– Если бы я согласился стать соправителем Марка Аврелия, после его смерти от чумы Коммод ополчился бы на меня и мы оба, ты и я, были бы казнены. Впоследствии я отверг предложение Сената: как можно согласиться занять трон, если тебя окружают преторианцы, давшие убить своего повелителя? Сенат хотел нового императора, но отказывался предоставить ему другую гвардию. Что сделал Траян сразу же после восшествия на престол? Казнил всех вожаков преторианцев, допустивших убийство Домициана и затем взбунтовавшихся против Нервы. Позже он набрал новых гвардейцев, старых почти не осталось. Но после гибели Коммода сенаторы не стали этого делать. И что же? Сколько дней продолжалось царствование Пертинакса? Менее трех месяцев. Если бы я согласился, то стал бы жертвой безудержной алчности преторианцев, возглавляемых Квинтом Эмилием. Дважды отказавшись, я дважды спас нашу семью. Зачем же говорить «да» Юлиану? Он слишком долго этого ждал. В состязании уже участвуют два других императора: Север и Песценний Нигер. Альбин молчит, но будущее покажет, как он поведет себя.

– Отец, считаться надо только с Севером, – сказал Аврелий, твердо вознамерившийся на этот раз уговорить отца. – А он видит в тебе законного представителя Сената. Возможно, это его остановит. Что, если ты лишишь Юлиана поддержки, а потом низложишь, сославшись на его многочисленные преступления? Все мы знаем, что он сколотил свое состояние постыдным образом. Ты можешь втайне договориться с Севером и стать его соправителем.

Клавдий Помпеян вздохнул:

– Нет, сын мой. Совместное правление Марка Аврелия и Луция Вера было прекрасным примером, но такого придется ждать еще долго. Септимий Север, дитя мое, вышел из Карнунта с несколькими легионами, осадил Аквилею, терпя немалые потери, и, вооруженный до зубов, двинулся на Рим не для того, чтобы брать себе соправителя. Кроме того, уверяю тебя, если он приблизится к Рубикону и перейдет его, как некогда Цезарь, он, как и Цезарь, не захочет делиться ни с кем властью. Если он пересечет Рубикон, сын мой, он пожелает взять все. Это в порядке вещей. За это я уважаю его. Он пожелает взять все, ибо рискнул всем: своей собственной жизнью, а также жизнью жены и детей. Надо быть человеком особой породы, чтобы сделать такую ставку и довести игру до конца, не зная, ждет тебя победа или поражение. Я не из этой породы.

– А из какой