– Порадуйте нас историями из Виндзора, мисс Клейн. Довелось ли вам увидеть короля и королеву? Кажется, он берет ситуацию в свои руки, но я не могу отделаться от мысли, что, если бы Дэвид – простите, Эдуард – все еще был на троне, он обратился бы к Гитлеру и справился с этим бардаком.

К счастью, прежде чем Софи успела ответить, жена художника спросила:

– А правда, что в их доме во Франции есть позолоченная ванна в форме лебедя? – что позволило Софи сменить тему. Прочитанные ею письма и слухи, которые она слышала за обеденным столом от сотрудников (менее сдержанных, чем Мэгс и Джей-Би), навели ее на мысль, что Виндзоры по-прежнему относились к Гитлеру скорее с восхищением, чем с ужасом. Видимо, герцог отчаянно пытался вернуть былую власть и был готов пойти ради этого на все, даже (хотя ей с трудом в это верилось) на предательство своей семьи.

– Превосходный ужин, – похвалил лорд Уилтон, когда все гости ушли. – Ваша подруга умеет так готовить, мисс Клейн? Естественно, умеет, иначе вы бы ее не рекомендовали. Как думаешь, Констанция, нам стоит попробовать? Я бы сказал, что да. Несомненно, Глэдис со временем смирится.

– Полагаю, вы поддерживаете связь с мистером Синклером и Эсме Слейтер из британского паспортного бюро в Вене? – осведомилась Софи, охваченная страхом при мысли о том, что они могут опоздать. – Завтра же отправлю телеграмму мисс Гроссман. Спасибо! – Ей хотелось расцеловать лорда Уилтона, хотя, несомненно, он был бы удручен. – Обещаю, вы об этом не пожалеете!

Перед сном она спустилась на кухню узнать, что об австрийской кухарке думает Глэдис.

– Для меня это не имеет большого значения, мисс, – ответила Глэдис. – Не говорите им наверху, но я подумываю о том, чтобы выучиться на медсестру. Полагаю, медсестры нам скоро понадобятся. Моего отца отравили на войне газом, и я до конца за ним ухаживала. Мне кажется, это полезнее, чем заправлять постели и вытирать пыль.

– Отличная идея, – согласилась Софи. Глэдис была слишком умна и находчива, чтобы провести остаток жизни, прислуживая Уилтонам.

* * *

Все надеялись на лучшее и готовились к худшему. Церемонию, которая состоялась на следующее утро и была посвящена Дню перемирия, Софи нашла особенно трогательной. В тишине, наступившей после того, как куранты Биг-Бена пробили одиннадцать часов, она вспомнила отца. Он никогда не рассказывал о том, как воевал, но всегда давал деньги раненым ветеранам, которые просили милостыню на углах венских улиц. Это были печальные, сломленные люди, чей разум был поврежден и искалечен не меньше, чем их тело. Софи видела в толпе вокруг себя старых солдат; когда играли военные оркестры, они держались чуть прямее. Простые люди расплачивались за развязанные тиранами войны, и ее сердце разрывалось при мысли о тысячах солдат, которым придется умереть, пополнив ряды тех, кто уже погиб. Несомненно, ей следовало бы размышлять о более возвышенных вещах, но на этом осеннем холоде она могла лишь пылать ненавистью к Гитлеру и причиненным им страданиям. Теперь ее страной была Британия, и она испытывала гордость, глядя на короля, склонившегося, чтобы возложить венок к кенотафу. В таких случаях он вел себя с таким достоинством, что можно было не обращать внимания на его дефекты речи и вспышки раздражительности, маленький рост и грубость манер.

Софи понемногу знакомилась с королевской семьей во время их визитов в замок по выходным. Она видела, как они приезжали из Лондона в бронированном автомобиле; принцессы обычно путешествовали отдельно со своими нянями и шотландской гувернанткой, которая, казалось, только и делала, что бегала за одной из них или сразу за обеими. Маргарет Роуз, в частности, мучила ту своими выходками, хотя однажды Мэгс сообщила, что это Елизавета упала в пруд, очевидно, в поисках утиного гнезда, и вынырнула вся в зеленой слизи. Мэгс обожала девочек и всегда вытягивала шею, чтобы хоть мельком увидеть их в ближайшем окне. Принцесс часто можно было застать катающимися на маленькой повозке – Елизавета держала поводья – по Домашнему парку; обычно их сопровождала гувернантка или няня, но иногда они были одни. Им разрешалось бродить, где заблагорассудится, в пределах крепостных стен, которые охранялись солдатами и полицией.

Однажды утром библиотекарь сообщил Софи, что король и принцесса Елизавета посетят библиотеку во второй половине дня, и она могла бы при этом присутствовать. Она задавалась вопросом, хочет ли король с ней познакомиться, но, когда она сделала реверанс, он лишь кивнул и не попросил ему представиться; возможно, он предпочитал держать ее на расстоянии, учитывая то, что она узнала о его брате. Он хотел показать дочери некоторые из дневников королевы Виктории, которые Софи извлекла из архива и разложила на столе. Она незаметно наблюдала за ними издалека, тронутая царящей между ними близостью. Король с терпением отвечал на вопросы дочери, ее рука легко лежала на его плече, и они явно испытывали удовольствие от общения друг с другом. Через некоторое время король удалился поговорить с библиотекарем, а Елизавета подошла к столу, где Софи заносила в каталог последние поступления.

– Здравствуйте, мисс Клейн! – поздоровалась она. – Как вы устроились?

– Отлично, спасибо, ваше королевское высочество, – ответила Софи, удивленная тем, что девочка вспомнила ее имя.

Принцесса улыбнулась.

– Можете не называть меня так, это звучит слишком формально. Елизаветы вполне достаточно.

– Тогда вы называйте меня Софи. Договорились?

– Договорились. – И они пожали друг другу руки.

– Чем вы занимаетесь? – полюбопытствовала Елизавета, отодвигая стул.

– Я смотрю, куда поместить эти книги в нашей коллекции и каким из них нужен ремонт в переплетной мастерской, – объяснила Софи. – Видите, вот здесь? Среднюю часть нужно перешить, а кожаный переплет слишком истрепался.

– Я никогда не бывала в переплетной мастерской, – призналась принцесса. – Может, вы когда-нибудь мне там все покажете?

– С удовольствием, – улыбнулась Софи.

Елизавета серьезно посмотрела на нее.

– Папа сказал мне, что вы сбежали из Австрии. Там было очень тяжко?

– Да, было тяжело, – кивнула Софи. Какой смысл приукрашивать правду? – Германия аннексировала страну, и с тех пор жизнь евреев там невыносима; впрочем, как и остальных людей.

– А в Австрии есть королевская семья? Что с ними случилось?

– Больше нет, – покачала головой Софи. – У нас было только правительство, и теперь оно немецкое. – Конечно, даже такая юная девочка, как Елизавета, должна была осознавать риски, связанные с ее привилегиями. Прошло всего двадцать лет с тех пор, как всю русскую царскую семью убили революционеры. – Не волнуйтесь, – добавила Софи. – В замке мы в безопасности, а Гитлер далеко.

– Но он все ближе, – возразила принцесса. – Как думаете, он попытается захватить всю Чехословакию?

– Да. Боюсь, что попытается, – ответила