И это видение вдруг произнесло: я тебя знаю.
Или он сам придумал эти слова, но не выговорил вслух.
Она потянулась к его руке, он отстранился. Я была с тобой сегодня, сказала она, в экипаже… и до того много лет, пока ты пропадал.
Пропадал? Слова ее показались ему бестелесным эхом.
Пропадал, оставив меня, нас. Мы ждали, искали. Столько лет…
Слезы в ее голосе хлестнули его, будто пощечина. Призрак, хотел он ей сказать, сгинь… обратно в пустыню прошлого, вот что он имел в виду, и вдруг почувствовал, что оказался в некоем нестойком измерении, как вот оно случалось в снах после ранения, когда он где-то парил, не ведая боли, свободный от памяти и от будущего. Сама земля, нависавшие над ними древесные сучья вроде как сместились, затрепетали. Поля взрывались. Трава по колено дрожала, сотрясалась у корней. Туман стал дымом, пополз вверх, бледный, точно души, а потом пожар обагрил небеса. Ощущение, что он уже был здесь когда-то и никуда отсюда не денется, пало на него внезапной, озаренной слепящим светом тьмой. Он шагнул назад, но почувствовал, что женщина обеими руками стиснула его плечи и движется с ним вместе. Она наступила ему на носки, чтобы потянуться вверх, сократить расстояние, прижаться влажным лицом к его горлу. Запах ее был ему знаком. Откуда?
Перестань, сказал он. Оставь меня.
Больше я ничего не скажу, прорыдала она, никогда, если сам не попросишь.
Слова ее пронеслись мимо, а потом звук их взревел и замер. У него за спиной, слева, с большой высоты рухнули какие-то жуткие, обернутые тканью останки, отяжелевшие от крови. Запах желчи, разложения был невыносимым, неотступным. Как она здесь оказалась? Он почувствовал, что земля уходит из-под ног, и прижал ее к себе. Ее сбивчивое дыхание стало ему пищей, а она облекла его губы своими и вобрала его в себя.
КонаЛи
СТРАНИЦЫ
В широком коридоре Женской Палаты «Б» было пусто. Все ушли на ужин в столовую для дам. Я повернула ключ в замке, вошла в Мамину комнату. Замок щелкнул у меня за спиной, я отложила в сторону ее накидку и сумочку с бусинками. Только подумать – мы же жили здесь, в этой комнатке, в полном единении. А теперь встречались снаружи перед прогулками, в комнате ее я не была много недель. Мою койку унесли, на ее место поставили узкий столик, почти той же длины и ширины. Стол, судя по всему, письменный, с ним рядом простой стул. Сиденье теперь умягчала та самая круглая желтая подушечка, когда-то представлявшая для кого-то особую ценность. Зачем Маме письменный стол? Я увидела стопку бумаги, чернильницу. Уважать ее тайны я больше не собиралась, хотела прочитать те слова, что она не сказала мне, все до последнего. Свернула листы бумаги и засунула под передник, у груди получилось округлое копье. Не укради – заповеди я знала, поэтому приостановилась у окна, чтобы дотронуться до гипсового ангела. Он так и стоял на подоконнике, плотно прибитый к квадратному гвоздю, и ни одной черты не читалось на облупленном лице. Я хотела забрать его себе, потому что я ему молилась. Рука замерла – из страха, что он рассыплется при прикосновении, а потом я подняла глаза, чтобы выглянуть в сад. Почти стемнело, но небо еще светилось, и я увидела Маму – волосы ее намокли от тумана и разметались по плечам. Я почти ощутила, как на лице ее появилось умоляющее выражение, когда она приблизилась к темной фигуре, возникшей перед ней на дорожке. Даже со спины мне было ясно, что этот рослый широкоплечий человек – не доктор Стори, а О'Шей, Ночной Страж. Его наверняка послали привести Маму в дом, однако он сделал шаг назад и вскинул руки, будто бы отстраняя ее. Она же притянула его к себе, встала ему на носки, забираясь повыше, и приникла губами к его губам. Неужели она и правда сумасшедшая? Эти двое там, на дорожке, прижались друг к другу и двигались в такт, отступая в глубокую тень. Опустевшее пространство мерцало и тянулось за ними вслед.
Я почувствовала, как у меня занялось дыхание. Впервые за очень долгое время зрение померкло от ярких вспышек света. Скажешь, у тебя припадки… Я вновь услышала Папины слова, он будто бы дохнул в сторону Маминой комнаты: Я тебя забираю. Сейчас войду в эту дверь. Нет, не мог он стоять под Маминой дверью – а значит, слова звучали у меня в голове. Это Папа зажигал огни у меня в глазах и насылал вслед за ними тьму – я теперь знала наверное, что не было у меня такого недуга до того, как мы оказались его пленницами. Он по-прежнему преследовал меня в кошмарах, гнался за мной по твердой грунтовой тропке к погребу. Один его шаг был длиной в три моих, он настигал меня, швырял спиной на дощатую дверь, тащил вниз, внутрь, чтобы вскрыть запечатанную воском банку и окунуть мясистый кончик пальца в мед – в этом припадочном сне он наполнял мне рот сладостью, а я впивалась зубами ему в руку. Вспышки не прекращались, он отбрасывал меня прочь, во тьму, захлопывал плоскую деревянную крышку у меня над головой. Я чувствовала, как вокруг него содрогаются ветки ежевики, и падала, падала, пока рядом не появлялась Дервла. Она возникала из эфира, ставшего от моего дыхания густым, точно вода. Что бы этот ни делал, мыслями прилетай ко мне. Я шагнула за ней в гущу рева и увидела Маму, которая бежала по темной реке, низвергавшейся в глубокую стремнину. Яма глубокая, Маме туда не дотянуться… Я была слепа и чувствовала, как она укладывает меня на землю, подталкивает вперед, перевешивает вниз под звуки дождя и грома. В яме помои. Я потянулась в сырую пустоту, но река всплеснулась, разветвилась в дерево из пылающих звезд, слишком большое, с него не упадешь, потому что его держит на своих плечах О'Шей, Ночной Страж. У меня закружилась голова, меня повлекло в снопы искр, как будто Папа опять оказался рядом. Мамины страницы стали языками пламени, метавшимися вокруг.
•••
В себя я пришла на полу рядом с кроватью. Не говори им, что ты огни видишь. Больше никто не видит огней. Было ощущение, что он вытряс меня как тряпку, я вспомнила его хватку, хотя не забывала ее никогда. Вся дрожа, я встала, придерживаясь за ножку кровати. Вытерла с лица холодный пот, прикрепила свалившийся чепчик – мне казалось, что из зеркала на меня смотрит Мама. Наступила тишина, еще оставалось время уйти, прежде чем пациентки вернутся в палату. Сумерки сгустились в ночь. Я расправила передник, ощутила Мамины страницы – они смялись, но не выпали, не разлетелись. В голове была пустота, как будто захлопнулось окно из одного времени в другое. Я отперла дверь, оставила ее чуть приоткрытой для Мамы, вышла из палаты, пробралась на свою узкую койку в комнате сиделок. Хотелось закрыть глаза, но страницы меня обжигали.
Плевел
ВЫШЕ
Плевел их видит внизу: Ночного Стража и эту женщину. Поворачивается, чтобы залезть выше, вдоль самого ствола дерева. Это самый большой бук в боковом садике, один из его любимцев. Бледные нижние сучья клонятся почти до земли, а самые верхние ветки пружинят под его весом, скрипят, вытягиваются, взмывают. Он отыскивает овальную дыру среди многих слоев нисходящих листьев. Отсюда, издалека, он смотрит на О'Шея и на прильнувшую к нему женщину. Отделившись от всего и всех, они
