Обадия Вуд стучит судейским молотком по столу, чтобы прекратить вспышку волнения, вызванную этой новостью.

– Мы еще не закончили. Наше решение состоит в том, чтобы это дело рассмотрел высший апелляционный суд через три месяца. Обвиняемый до тех пор будет содержаться на тюремном дворе в Форт-Вестерн. Полковник Норт, пожалуйста, выйдите вперед и подтвердите, что вы поняли обвинение, условия вашего заключения в Форт-Вестерн и то, что вы явитесь на суд.

Вуд оглядывает помещение.

– Полковник?

Лидия Норт сидит на своем месте, но мужа с ней нет. Его вообще нет в таверне.

* * *

Я сижу в своей рабочей комнате, раскрыв на столе дневник, и пишу, а с востока, с Атлантики, катятся штормовые тучи. Зародившийся в океане монстр толкает ветер и снег на берег и дальше, в глубь материка. Шторм нарастает, пока наконец стена белизны не накрывает все, что попадается ей на пути.

Мы уже дома, и вокруг суетятся домашние. Ханна и Долли готовят ужин, а мужчины – включая Барнабаса – таскают с улицы охапки дров, чтобы подготовиться к надвигающейся снежной буре. Они закрывают ставни и разжигают огонь, наваливая рядом камни-грелки, которые потом можно завернуть и взять с собой в постель. Эфраим настоял на том, чтобы Барнабас остался ночевать у нас, а не ехал четыре часа до Вассалборо. Очевидно, не у меня одной возникла симпатия к этому парню.

У очага стоит шахматная доска, и в промежутках между делами Сайрес и Барнабас подходят сделать ход. Они ведут это сражение уже несколько часов. Я никогда еще не видела, чтобы Сайрес проиграл, но что-то мне говорит, что Барнабаса Ламбарда надо принимать всерьез. Ханна и Долли, конечно, их игнорируют. Им уже доводилось видеть, как мужчины петушатся друг перед другом.

Заканчивая запись, я с силой вонзаю перо в бумагу.

Полковник Норт сбежал из суда, и его не смогли найти.

Лесопилка Балларда

Суббота, 30 января

Я просыпаюсь оттого, что меня трясут за плечо. Легонько. Шепот. Теплое дыхание мне в ухо. Спала я плохо, слишком сильно ощущала, как ветер просачивается сквозь щели, как резко холодает, как падает снег, укрывая все вокруг не одеялом, но погребальным саваном.

– Иди посмотри, – говорит Эфраим, и я чувствую, как он берет меня за руку.

Он поднимает меня на ноги. Подходит ближе, когда я слегка теряю равновесие, водит руками по моей тонкой рубашке. Запускает пальцы мне в волосы. Поглаживает спину и ягодицы. Смеется, потом наклоняется и берет с постели одеяло. Накидывает его мне на плечи, а я стою возле постели, слегка покачиваясь, и гадаю, зачем он меня разбудил.

Эфраим ведет меня по полутемному дому, держа за руку. Он зажег свечи и разжег огонь в камине, но еще явно и пяти нет, все домашние спят по своим постелям, а Барнабас храпит на тюфяке у камина. А может, просто притворяется. Я моргаю, чтоб глаза не слипались, и вижу, что, когда мы проходим мимо него, голова Барнабаса сдвигается в нашу сторону, но глаза не открываются.

«Чутко спит, – думаю я. – Осторожный человек».

Шахматная доска лежит рядом с ним на полу, со вчерашнего вечера на ней ничего не изменилось.

Когда мы подходим к двери, Эфраим ее открывает, отодвинув меня в сторону. Передо мной стена снега высотой почти до притолоки. Над сугробом видны только дюймов шесть светло-оловянных облаков. Я видела сугробы высотой фута в три, может, четыре, но подобный снегопад мне доводилось видеть всего раз в жизни.

– Снег все идет и идет, – говорит он. – Уже не так сильно, но не похоже, что собирается прекращать.

Я вытягиваю руку ладонью вперед и вдавливаю ее в сугроб. Снег мягкий, но холодный, и ладонь моя погружается в него, оставляя отпечаток. Теперь я полностью проснулась и понимаю, что мне уже несколько минут пытается сказать мой муж.

– Как тогда в Оксфорде, – говорю я ему.

Он кивает. Улыбается.

– Значит, ты помнишь?

– Разве такое можно забыть?

Эфраим Баллард берет меня за руку и ведет обратно в постель.

Тридцать пять лет назад

Оксфорд, Массачусетс

19 января 1754 года

– Что ты сказал?

Я лежала щекой на обнаженной груди Эфраима, но даже с такого близкого расстояния едва расслышала, что именно он прошептал. Ладонь моя лежала поверх его сердца, а он медленно пропускал через пальцы мои волосы, и они падали обратно мне на обнаженные плечи. Солнце еще не встало, но если бы и встало, мы бы об этом не узнали, потому что снаружи продолжала бушевать буря, а небо было таким же черным, как и два последних дня.

Но нам было тепло в теплой комнате.

В очаге играло невысокое красное пламя, от него на кровать падал нежный свет. Иногда из-под двери пробивалось дуновение холодного воздуха, и Эфраим притягивал меня поближе, грел меня своим телом. Теперь нас ничто не разделяло. Прошлой ночью я дрожащими руками сняла рубашку, и теперь она лежала на полу, куда упала, соскользнув к моим ногам.

– М-м-м? – произнес он, только сейчас осознав, что я задала ему вопрос.

Я приподнялась на локте и посмотрела в его безоблачные глаза.

– Ты что-то сказал. Что?

– А-а. – Мне трудно было разглядеть, но он, похоже, покраснел. – Это опять из Песни песней.

– О.

Эфраим всю ночь шептал мне на ухо строки из Песни песней, чтобы успокоить. Эти древние слова изумляли меня тем, насколько глубоко они воплощали любовь.

– Вся ты прекрасна, любимая, – повторил он и снова притянул меня к себе.

Эфраим, как и обещал, не пытался соблазнить меня в первые дни и недели нашего брака. Он терпеливо ждал. Целовал меня, когда хотел, и прижимал меня к себе каждую долгую холодную ночь. Подождал, пока не придут мои месячные, а потом подождал еще, пока мы не начали уже сходить с ума от желания. Сначала я гадала – может, он хочет точно удостовериться, его ребенка я понесу или не его. Наверняка для мужчины такие вещи имеют значение. Но скоро мне стало ясно, что он хочет, чтобы удостоверилась я. Чтобы знала, как обстоит дело. Чтобы снять вопрос, который мог провисеть над нами всю жизнь. И через неделю после нашего брака мы всё узнали. На несколько дней это сделало жизнь проще. У нас появился шанс научиться жить вместе без давящего напряжения оттого, что мы еще не стали настоящими мужем и женой. Но вскоре месячные у меня кончились, пришел январь, а с ним холод, какой бывает только в этом месяце. Январь принес зиму и заставил нас засесть дома, наружу мы выбирались только на короткие мгновения. Он заставил нас постоянно находиться вплотную друг к другу.

Как Эфраим и обещал, принятие решения он оставил мне. И поскольку я не знала, как уступить, я ждала слишком долго. А он все равно не жаловался. Но прошлой ночью, готовясь лечь в постель, я наконец все осознала. Мы были женаты уже месяц, и за это время Эфраим Баллард показал, что он за мужчина. Мне уже нечего бояться. Пора решить, какой женой я буду.

Так я и сделала.

Но