Я не осознавала, что Салли тоже тут. Когда ее вызывают, она выходит вперед, сопровождаемая отцом, и смотрит куда угодно, только не на меня. На Салли до сих пор дорожный плащ, она туго стянула его на груди, будто ее успокаивает его тяжесть и тепло.

– Мисс Пирс?

– Да.

Хотя Салли смотрит на Хаббарда, глаза у нее расфокусированы.

– Пожалуйста, расскажите нам, что, как вы слышали, сказала мистрис Фостер.

Салли откашливается, но голос у нее все равно дрожит.

– Она разговаривала с мистрис Баллард, которая пришла рассказать ей, что Джошуа Бёрджес мертв. И я слышала, как она сказала: «Айзек его убил». Прямо так и сказала. Я не хотела никому создавать беспокойства, но я должна говорить правду. Так мой отец говорит. – Тут она смотрит в пол, и следующие ее слова я еле слышу. – Он говорит, я должна это сделать.

– Мистрис Баллард?

Я снова встаю.

– Вы были там в тот день? Вы именно это слышали?

– Я была там. И сообщила Ребекке новости. Я решила, что ей лучше узнать обо всем от близкого человека. Но поскольку Салли подслушивала за дверью разговор, который ее не касался, она услышала только половину того, что Ребекка мне сказала.

– А что было во второй половине?

– Она сказала: «Я надеюсь, что Айзек его убил». И разве можно ее винить? – Я смотрю на Эфраима и слабо улыбаюсь. – Я в такой ситуации не ожидала бы от своего мужа меньшего.

– Мисс Пирс?

У нее начинают трястись руки.

– Сэр?

– Возможно ли, что вы расслышали только часть сказанного мистрис Фостер?

Уильям Пирс кладет руку на плечи Салли, и, как и в первый раз, когда они приходили в суд, я вижу, как он двумя пальцами зажимает ей мышцу между плечом и шеей.

– Я сказала суду именно то, что слышала. – Тут она морщится. – Сэр.

Салли чувствует тяжесть моего взгляда, и когда я снова начинаю говорить, она отводит глаза.

– Я уверена, что мисс Пирс образец добродетели и никогда никого не ввела бы в заблуждение намеренно, но я также по-прежнему глубоко убеждена, что она неверно расслышала наш разговор.

Я беру Ребекку за дрожащую руку и пожимаю ее, стараясь успокоить.

Судьи с минуту тихо разговаривают, потом Хаббард заявляет:

– Переходим к следующему вопросу.

Айзек Фостер вскакивает на ноги. Делает большой шаг в сторону стола, за которым сидят судьи.

– Вы что, не спросите мою жену о том, что она сказала? И не позволите мне выступить в свою защиту?

Обадия Вуд откашливается.

– В протоколе уже сказано, что вы отвергли обвинение. Мы не сочли, что нужно что-то прояснять, поскольку вы очень, э-э-э, пылко высказались в Вассалборо.

Гнев Айзека утихает, но лишь ненадолго.

– Тогда я жду, что вы дадите и моей жене шанс защититься.

– Хорошо, мистрис Фостер, – говорит Вуд. – Пожалуйста, проясните суду, что именно вы сказали мистрис Баллард в тот день.

Ребекка встает.

– Все было точно как рассказала Марта. Я ей сказала, что надеюсь, что это мой муж убил Джошуа Бёрджеса. Что мне не жаль слышать, что он мертв. И я не жалею о том, что сказала, – тут она бросает уничтожающий взгляд на Салли, – потому что это правда.

Судья Джеймс Паркер наклоняется, выдвигая вперед свой огромный орлиный нос.

– Спасибо, мистрис Фостер. Секретарь запишет ваши показания, а мы перейдем к следующему вопросу. Расскажите, пожалуйста, суду, что произошло вечером десятого августа.

Я вижу, что Ребекка напугана, как не была напугана в Вассалборо. Она словно съежилась, стала выглядеть меньше, чем на самом деле. Она выходит на открытую площадку перед столом.

– Мой муж уехал в Бостон, а я была дома одна с нашими двумя сыновьями. Приближалась полночь, но я не спала, а читала, и тут кто-то заколотил в дверь.

– И вы добровольно открыли? – спрашивает Паркер.

– Нет.

– А вы не забыли запереть дверь перед тем, как приготовиться ко сну?

– Нет, – говорит она, и я чувствую нотку язвительности в ее голосе. – Хотя большинство местных жителей об этом и не думает. Крюк безопасное место. Во всяком случае, мне так говорили. Но я нездешняя и привыкла запирать на ночь двери, даже когда мой муж дома. Я как раз стояла перед дверью, когда они ее выбили.

– Вы пострадали?

– Ушибла щеку и разбила губу. Дверь ударила меня вот сюда. – Она приложила ладонь к щеке туда, где у нее в августе были ужасные синяки. Удивительно, что удар не переломал ей половину костей лица. – Так я и упала.

Обадия Вуд спрашивает:

– Вы хотите сказать, что это Джозеф Норт вошел в ваш дом тем вечером?

– Да. И еще Джошуа Бёрджес. То, что он мертв, не значит, что я о нем забыла.

Вуд кивает.

– Продолжайте, пожалуйста.

Вся таверна слушает затаив дыхание, а Ребекка рассказывает дальше. Ворвавшись в дом, те двое поспорили о том, стоит ли шуметь и стоит ли вообще делать ей больно. В конечном счете Бёрджес помог ей встать, потому что сама она это сделать была не в состоянии. Перед глазами у Ребекки плавали черные пятна, сил сдвинуться с места у нее не было. Они охотно ее отнесли. Прямо в спальню.

Ребекка наполовину ослепла, ее тошнило, у нее кружилась голова от удара, и она с трудом понимала вопросы, которыми они ее бомбардировали.

«Когда твой муж вернется?»

«Прекрати шуметь. Ты же не хочешь разбудить детей, правда?»

«Где фонарь?»

Ребекка постаралась им объяснить, что Айзека дома нет. И еще несколько недель не будет. Им лучше уйти. Пусть позже придут. Она не понимала, что происходит. Почему они стаскивают с нее туфли. Почему снимают чулки. Конечно, она не хотела будить детей. С чего бы? Ей понадобилось два часа, чтобы их уложить. Фонарь? Есть ли у нее фонарь? Она не помнила. Голова у нее гудела. Перед глазами все плыло.

Слушать ее мучительно. Чувствовать, как у нее встает комок в горле. Видеть, как она вытирает нос рукавом блузки. Ненавижу этих судей за то, что они заставляют ее делать такие вещи. Но она не отступает. Она ничего не скрывает и продолжает свой рассказ.

Ребекка начала отбиваться, только когда они бросили ее на кровать. Лежать было гораздо больнее, чем стоять. Только когда они раздели ее до рубашки, она начала понимать, что происходит. А к тому времени было уже слишком поздно.

Голос Ребекки становится тише по мере того, как она приближается к концу своей ужасной истории.

– Первым за меня взялся Джошуа Бёрджес, – говорит она.

До того момента Бёрджес вел себя сдержанно. Держался позади, когда Норт тащил ее в спальню, тихо наблюдал со стороны, пока Норт ее раздевал. Это он раздвинул ей ноги. А Норт придерживал ее, распростертую на кровати, пока Бёрджес медленно, методично снимал одежду. Ботинки. Шерстяные носки. Потом он оторвал кружевную оборку ее рубашки, чтобы завязать себе волосы. Что дальше было с ее рубашкой, Ребекка не помнит, но когда он на нее залез, рубашки уже не было.

Я в жизни еще не видела, чтобы в зале суда было так тихо. Свидетельство Ребекки вызывает ужас. Она ни о чем не умалчивает. Она не